Александр Михайлович (внук Николая I).

Сегодняшний санаторий им. Розы Люксембург занимает территорию бывшего имения Великого князя Александра Михайловича Романова. Его имение Ай-Тодор находится в несколько минутах ходьбы от толицынского дворца и парка.

Имение "Ай-Тодор" Имение в Гаспре Великий князь Михаил Николаевич Романов, наместник Кавказа, приобрел в собственность у княгини Мещерской в 1869 г. Участок около 70 десятин был расположен на почтовом тракте у Ай-Петринской яйлы. Имение занимало площадь от Севастопольского шоссе до берега моря, заканчиваясь мысом Ай-Тодор. Более живописного места на побережье трудно было найти.

Примеру князя хотели последовать и многие другие из приезжих, высматривая участки, принадлежавшие татарам. Но тогда у татар не было таких документов, по которым можно было бы юридически закрепить куплю земли, а новые учреждения еще не усвоили порядка для бесспорного укрепления за покупателем. Поэтому многие такого рода сделки были расторгнуты.

Великий князь очень гордился своей покупкой. Здесь, в тиши и прохладе роскошного парка, на живописных склонах Крымских гор, был возведен небольшой дворец, свитский корпус, хозяйственные постройки. Большая часть земли отводилась под виноградники, при которых был построен винподвал.

В южнобережном имении праздновал Великий князь в 1882 году свое 50-летие. За завтраком присутствовал его брат, Великий князь Константин Николаевич, владелец прекрасного имения в Ореанде. Баронесса М.П. Фредерикс подарила имениннику бюст его матери, императрицы Александры Федоровны. Долгие годы стоял бюст в кабинете в Ай-Тодорском имении.

Позже Михаил Николаевич поделил имение между сыновьями: Александру Михайловичу досталась большая часть имения, а Георгию Михайловичу меньшая часть Ай-Тодора.

В других источниках сообщается, что владелицей имения была жена Великого князя Михаила Николаевича - Великая княгиня Ольга Федоровна, урожденная принцесса Цецилия Баденская. Она умерла в 1889 г. в поезде по дороге в Крым, в Ай-Тодор, и по ее духовному завещанию это южнобережное имение перешло к сыну Александру Михайловичу.

Имение в.кн. Александра Михайловича "Ай-Тодор" У Александра Михайловича, хозяина Ай-Тодорского имения, было пять братьев и сестра. Детство свое они провели в этом имении, и на всю жизнь сохранил каждый из них яркие впечатления о Крыме.

Все шесть братьев «Михайловичей» были исключительно одаренными людьми, выделялись среди других Романовых. Наиболее известен был Николай Михайлович, выдающийся русский историк, автор нескольких многотомных монографий.

Как и все Романовы, он получил военное образование, но уже в юности серьезно увлекся энтомологией. В 18 лет стал членом французского энтомологического общества. Заслуженную славу великому князю принесли труды по истории: «Император Александр I. Опыт исторического исследования», «Русские портреты XVIII и XIX столетий» и другие.

Он был председателем Императорского Русского географического общества, председателем Императорского Русского исторического общества, доктором философии Берлинского университета и доктором русской истории Московского университета. Сам перечень званий и должностей говорит об учености Великого князя.

Все свободное время он проводил в архивах Санкт-Петербурга и Парижа, живя в скромном отеле «Вандом». Была, правда, у Великого князя одна слабость, - он был страстным игроком в рулетку и ежегодно посещал Монте-Карло, чтобы попытать счастья. Уже по дороге в Монако он полностью погружался в раздумья о предстоящей игре, и прервать ход его мыслей и подсчетов было невозможно.

В личной же жизни князь оказался несчастлив. С юности был влюблен в свою двоюродную сестру, но православная церковь не допускала брака между двоюродными братьями и сестрами. Сохраняя верность своей единственной возлюбленной, князь предпочел одиночество.

Николай Михайлович был старшим сыном Великого князя Михаила Николаевича, вторым по старшинству был Михаил Михайлович. В 1891 г. он женился на внучке А.С. Пушкина.
К моменту женитьбы Михаилу Михайловичу было около тридцати лет. Был он весел, красив, великолепно танцевал и был любимцем большого света. Когда ему исполнилось двадцать лет, он по правилам, существовавшим в Доме Романовых, стал получать около 200 тыс. рублей и почти все эти деньги тратил на строительство собственного дворца, мечтая поселиться в нем с любимой женой. Но каждый раз выбор Великого князя отвергался его семьей. Наконец он женился на английской графине С. де Меренберг. Но и происхождение графини было недостаточно высоким для того, чтобы она могла войти в семью Романовых.

Разгневанный этим брачным союзом Александр III телеграфировал великому герцогу люксембургскому Адольфу и принцу Нассаускому Николаю Вильгельму (отцу графини Софьи Николаевны): «Этот брак, заключённый наперекор законам нашей страны, требующий моего предварительного согласия, будет рассматриваться в России как недействительный и не имевший места».

Несогласие и непризнание русским государем брака внучки Пушкина с внуком Николая I вынудило молодых супругов уехать из России и навсегда поселиться в Англии.
В 1908 году Михаил Михайлович опубликовал в Лондоне автобиографический роман «Не унывай», который посвятил своей жене - графине Софье Николаевне де Торби (этот титул она получила после замужества). В этом романе он резко осуждал узаконенные правила бракосочетания высокопоставленных лиц, фактически исключающие супружеские узы по любви. Это произведение Великого князя было в продаже и в России.

Мыслями Михаил Михайлович Романов был всегда с родиной. Когда летом 1914 года Россия вступила в войну с Германией, Великий князь отправил письмо Николаю II с просьбой разрешить вернуться на родину. Ответа он так и не получил. Тогда Михаил Михайлович, «поскольку неловко было в военное время оставаться в Лондоне без определенных занятий», поступил на службу в качестве секретаря к генералу Н.С. Ермолову - военному представителю России в Англии в годы Первой мировой войны.

Софья Николаевна и Великий князь Михаил Михайлович многие годы жили в арендованной усадьбе Кенвуд, расположенной посреди огромного и живописного паркового массива в северо-западной части Лондона. Теперь в этом доме размещена картинная галерея.

За прошедшие годы английское потомство поэта и Романовых широко разветвилось. В наше время оно насчитывает более сорока человек. В теперешней Великобритании они занимают особое, привилегированное положение, так как находятся в родственной связи едва ли не со всеми дворами Европы, включая и Королевский дом Великобритании.

Праправнучка поэта и Великого князя Романова Наталья Эйша стала супругой 6-го герцога Вестминстерского, одного из самых богатых людей Англии, и получила титул герцогини Вестминстерской. Об этой свадьбе писали все английские газеты. Второго ребенка герцогини, дочь, крестила принцесса Уэльская, жена принца Чарлза, леди Диана. В английской прессе публиковали сделанные королевским фотографом снимки герцогини Вестминстерской с дочерью. А сама Наталья Эйша стала крестной матерью принца Уильяма, внука королевы Елизаветы. Вот такие родственные узы свели потомков великого русского поэта А.С. Пушкина с Романовыми и королевский семьей Великобритании.
Женитьба Великого князя Михаила Михайловича Романова и отъезд его в Англию спасли ему жизнь.

Другая судьба сложилась у его братьев, в том числе и младшего, Сергея Михайловича.
Великий князь Сергей Михайлович сделал карьеру артиллерийского генерала, став в конце жизни генерал-инспектором этого рода войск. В 1894 году он был избран первым президентом Российского театрального общества.

Всю жизнь Великий князь любил одну женщину - балерину Матильду Кшесинскую. Не получая взаимности, он был ее верным, преданным и щедрым другом. В 1904 году он начал строительство в Петербурге знаменитого особняка, получившего имя его хозяйки. Особняк по праву считается шедевром архитектуры в стиле «модерн». После октябрьского переворота в особняке жил некоторое время В. Ленин.

Когда Матильда Кшесинекая родила сына, отчество мальчику дал Сергей Михайлович, чтобы тот не считался незаконнорожденным. Князь Андрей, отец ребенка, был в то время 22- летним «бесправным» членом царской семьи и не мог принимать такие важные решения.
Сергей Михайлович очень любил сына балерины, отдавая ему все свое свободное время, и даже в годы гражданской войны, когда Великому князю, как и всем членам царской фамилии, угрожала опасность, мысли его были с любимой женщиной и ее сыном.

Спасаясь от красного террора, Матильда Кшесинская вместе с другими аристократическими семьями уехала в Кисловодск, где в то время условия жизни были относительно сносные. Там она получила телеграмму от Сергея Михайловича ко дню рождения сына. Телеграмма была отправлена за два дня до его трагической гибели в Алапаевске. Это была от него последняя весточка. Великий князь Сергей Михайлович был убит большевиками вместе с другими членами царской семьи.

Все мелкие вещи, обнаруженные около погибших, адмирал Колчак переслал Великой княгине Ксении Александровне, которая передала их ближайшим родственникам. Для Сергея Михайловича такой была Матильда Кшесинская. Она получила маленький медальон, внутри которого была ее фотография...

Самый младший из Михайловичей - Алексей умер от туберкулеза, когда ему было всего 20 лет.

Одним из самых любимых в семье Романовых был хозяин имения Ай-Тодор Александр Михайлович, которого все называли Сандро. Имя Великого князя было известно многим не только по высокому положению, которое он занимал в русском обществе на рубеже XIX - XX веков, но и потому, что он сделал для своего отечества. Подробности его жизни, а также жизнь целого поколения стала известна благодаря его мемуарам, которые он написал в эмиграции. Эта книга была издана и у нас.

К моменту вступления Великого князя во владение имением, оно уже приносило существенные доходы, в основном виноградники и виноделие, а также продажа фруктов и цветов. При Александре Михайловиче были построены подвалы для вина. В имении производили на продажу такие вина как столовое красное, бордо, столовое белое, Педро-Хименес, Семильон, Каберне красное, Мускат сладкий, мадера. Продавали эти вина в Омске, Виннице, Лодзи, Симферополе и других городах.
Внутри хозяйства постоянно проводились работы по благоустройству и расширению.

Свое имение Александр Михайлович очень любил. Именно сюда он решил привезти молодую жену после свадьбы. Впервые он встретил Ксению, младшую сестру Николая II, когда она была еще ребенком и сидела на руках у няни; ему же было в то время одиннадцать лет. В 1893 году Александр Михайлович попросил руки Ксении у ее отца, императора Александра III. Неожиданно тот быстро согласился, просив только подождать еще один год, так как невесте было всего семнадцать лет. Жених отправился по делам службы в Америку на одном из самых современных русских крейсеров. Возвратившись из Америки, где он провел год, Александр Михайлович получил согласие на женитьбу. Их свадьба состоялась в июле 1894 года.

Во время церковной службы и пения притворных певчих он был, по его словам, погружен в мысли о предстоящем свадебном путешествии в Ай-Тодор. В своих воспоминаниях князь писал: «Когда я был еще ребенком, моя матушка приобрела Ай-Тодорскую полосу земли на южном берегу Крыма. Я и Ай-Тодор выросли как бы вместе. С годами Ай-Тодор превратился в цветущий уголок, покрытый садами, виноградниками, полянами и прорезанный по берегу бухтами. На берегу был выстроен маяк, который позволял нам ориентироваться на море в туманные ночи. Для нас, детей, этот ярко сиявший сноп света Ай-Тодорского маяка стал символом счастья. Я думал о том, будет ли Ксения это чувствовать так же, как и мои братья в течение этих двадцати лет».

К приезду молодых дворец был приведен в порядок. Экстренный поезд из Санкт-Петербурга сравнительно быстро доставил молодых - всего за 72 часа - в Крым. На Южном берегу ожидали высоких гостей. Была заказана полковая музыка, выставлены почетные караулы в Севастополе и в Ялте. Их Высочества прибыли в Ялту из Севастополя на яхте «Тамара» 5 августа 1894 года. Так началась их счастливая жизнь в Ай-Тодоре.

Но вскоре она была омрачена смертью императора-миротворца, отца Ксении. На престол вступил последний российский император Николай II. Великий князь Александр Михайлович, почти ровесник царя, приходился Николаю II двоюродным дядей. А вскоре состоялась и свадьба Николая II.

Имение Ай-Тодор находилось рядом с Ливадийским дворцом, поэтому семьи часто проводили время вместе, не утомляясь ни друг другом, ни своей дружбой. Когда в 1895 году у Александра Михайловича родилась дочь Ирина, царь и его жена часами проводили время у постели Ксении Александровны, восхищаясь красотой будущей княгини Юсуповой.

За Ириной последовали другие дети; все остальные были сыновья. В своих воспоминаниях Александр Михайлович написал об очень интересном русском обычае при рождении ребенка. «Он заключался в том, что при первом крике ребенка отец должен зажечь две свечи, которые он и его жена держали во время обряда венчания, а потом должен завернуть новорожденного в ту рубашку, которую он надевал предыдущей ночью». Шесть раз, по-видимому, приходилось Великому князю следовать этому обычаю.

Дети росли в Крыму, где Александр Михайлович из образцового морского офицера превратился в сельского хозяина. Увеличение семейства сопровождалось расширением Ай-Тодорского имения.

Имение "Ай-Тодор". Парадный подъезд «Я испытывал громадное наслаждение, сажая новые деревья, работая на виноградниках и наблюдая за продажей моих фруктов, вин, цветов. Было что-то необыкновенно ободряющее в возможности встать с восходом солнца и говорить самому себе, скача верхом по узкой тропинке, окаймленной непроходимыми насаждениями роз: «Вот это реально! Это все мое! Это никогда не изменит! Здесь мое место и здесь я хотел бы остаться на всю жизнь», - вспоминал Александр Михайлович счастливые дни в Крыму.

Князь покупал земли у крымских татар с целью расширения своих владений. Покупку каждой десятины он сравнивал с таким наслаждением, которое он получал при рождении сына. В 1902 году имение занимало территорию более 200 десятин.

Крым занимал очень важное место в жизни князя и его многочисленной семьи. Здесь жили близкие по духу и культуре люди, родственники, друзья. В частной жизни он был общительный, доброжелательный. Все любили этого красивого, высокого брюнета.

Круг интересов его был разнообразным. Археология занимала важное место в жизни князя, особенно увлекся он ею в Крыму. Он проводил раскопки на месте древнеримской крепости Харакс на мысе Ай-Тодор. Находил интересные вещи, значительную часть ценностей передал в Херсонесский музей древностей. Регулярные полевые работы на Ай-Тодоре начались только в 1896 году при участии и руководстве Александра Михайловича. Археологическая коллекция древностей, принадлежавшая князю, составила 500 единиц.

Главным же делом своей жизни А.М. Романов считал Флот. С 15 лет он уже плавал на крейсерах. С 1892 года командовал отрядом миноносцев Балтийского флота. По своему убеждению поступил в морское училище и всю жизнь был моряком.

Уверенный в необходимости сильного военного флота, зная недостатки морской обороны страны, он старался внушить это императору. Написал краткую записку со своими предложениями царю, но натолкнулся на оппозицию морских чиновников, в частности адмирала Чихачева и генерал-адмирала Великого князя Алексея Александровича, ответственных за поражение в русско-японской войне.

В 34 года Александр Михайлович стал капитаном первого ранга и командиром броненосца черноморского флота «Ростислав», а еще через два года император назначил его начальником Главного Управления торгового мореплавания в ранге министра, присвоив ему чин контр-адмирала, ввел в Совет Министров, где он оказался самым молодым членом правительства.

Еще в юности Великий князь начал собирать морскую библиотеку, в которой были редкие книги из разных стран. К революции она насчитывала более 8 тысяч томов. К сожалению, книги погибли.

Оставил след князь и в отечественной авиации. В начале XX века авиация только развивалась, и мало кто тогда предвидел, какую роль займет она в жизни людей и в частности в национальной обороне. В 1909 году первые самолеты были показаны военному министру России генералу Сухомлинову. Генерал назвал первую авиационную неделю «чрезвычайно занимательной», но не придал большого значения.

Идея создания отечественной авиации принадлежала Великому князю Александру Михайловичу. В годы Первой Мировой войны он стал руководителем и организатором русской военной авиации и, хорошо освоив летное дело, возглавил авиацию Юго-Западного фронта, а потом и всю военную авиацию страны.

Узнав об отречении Николая II от престола, великий князь вместе с императрицей Марией Федоровной поспешил в Ставку, там и произошла их последняя встреча.

Опасаясь расправы над Романовыми, Временное правительство передало через своего комиссара приказ Александру Михайловичу немедленно отправиться в Крым вместе с членами его семьи. Путешествие из Киева в Ай-Тодор совершалось под конвоем матросов.

Так в 1917 году судьбы последних Романовых разделились. Те, кто окажутся в Крыму, чудом спасутся. События, описанные Великим князем в мемуарах, напоминают сюжет детективного романа. Несколько раз жизнь крымских узников висела на волоске.

Однажды Ксения Александровна даже решила узнать, что готовит им судьба, как это они делали с братьями в детстве. Она открыла наугад Священное писание. Это была 28 страница 2-й главы книги «Откровения Святого Иоанна»: «И дам ему звезду утреннюю». Эти слова дали им надежду. На следующий день действительно приехал немецкий генерал, который сообщил о взятии Ялты немецкими войсками.

Крымских узников держали в неведении о продвижении немецких войск, о том, что они заняли Киев и делали ежедневно на восток от 20 до 30 верст. Приезд генерала был для них полной неожиданностью.

В Севастополь прибыл британский военный флот и командующий, адмирал Кэльтроп, сообщил членам царской семьи о предложении английского короля дать в их распоряжение пароход для отъезда в Англию. Так благополучно закончилось пребывание в Крыму для той части императорской фамилии, которая в это время оказалась на полуострове.

Великий князь Александр Михайлович Романов оставил Крым раньше остальных членов семьи. 11 декабря 1918 года он ночью на корабле его величества короля Англии Георга покинул Россию, чтобы в Париже увидеть глав союзных правительств и представить им доклад о положении в России.

Английский корабль «Форсайт», увеличивая скорость, отошел от Севастополя в открытое море, береговые огни постепенно скрывались из виду. Что чувствовал в эти минуты Великий князь?

В эмиграции, вспоминая это мгновение прощания с родиной, он напишет: «Когда я обернулся к открытому морю, то увидел Ай-Тодорский маяк. Он был построен на земле, которую мои родители и я возделывали в течение последних сорока пяти лет. Мы выращивали на ней сады и трудились в ее виноградниках. Моя мать гордилась нашими цветами и фруктами. Мои мальчики должны были закрываться салфетками, чтобы не испачкать рубашки, кушая наши великолепные, сочные груши.

Было странно, что утратив так много лиц и событий, память моя сохранила воспоминание об аромате и вкусе груш из нашего имения в Ай- Тодоре. Но еще более странно сознавать, что, мечтая 50 лет своей жизни об освобождении от стеснительных пут, которые на меня налагало звание Великого князя, я получил, наконец, желанную свободу на английском корабле».

Надежды Великого князя на помощь союзных правительств оказались напрасными. Клемансо, премьер-министр Франции, выслал на встречу с Александром Михайловичем своего секретаря, который слушал любезно и рассеянно. Остальные тоже оказались не внимательней. Даже в английской визе князю было отказано.
И в конце концов свершилось то, что свершилось: новая власть, построенная на лжи и терроре, массовая эмиграция...

Великий князь Александр Михайлович поселился с женой, Великой княгиней Ксенией Александровной, в Англии. Жизнь пошла своим чередом. Сыновья женились, рождались внуки, потомки знаменитых российских аристократических фамилий.

Почти все представители самых разных слоев общества: великие князья, помещики, промышленники, духовенство, интеллигенция потеряли все и кормиться им приходилось тяжким трудом. «Прелести эмиграционной жизни» испытали также сыновья и дочь Великого князя Александра Михайловича.

Здоровье князя ухудшалось, и близкие отвезли его в Ментону, в Приморские Альпы, надеясь, что чистый воздух и хороший уход поможет ему. До последней минуты рядом с отцом была дочь Ирина, с которой князь был по-настоящему дружен.

Великий князь Александр Михайлович умер 26 февраля 1933 года, в возрасте 67 лет, похоронен на Рокбрюнском кладбище, на юге Франции.

Жена, Вел.княгиня Ксения Александровна, умерла в 1960 году, пережив события Второй Мировой войны, тревогу и за Россию, и за своего сына Дмитрия, который был офицером британского флота и принимал участие в военных действиях.

Что оставил после себя великий князь Александр Михайлович? Книгу воспоминаний, в которой писал о России, о друзьях, знакомых, родственниках. Немало страниц в этой книге посвящено жизни в Крыму.

Годы и лихолетья пощадили его имение Ай-Тодор. После окончательного завершения гражданской войны и установления власти большевиков имение стало частью советского хозяйства «Гаспра» и являлось собственностью Райсовхоза.

Предметы искусства, гордость Великого князя, археологические находки были определены в различные музеи Крыма. В самом же имении в 1921 году был открыт дом отдыха металлистов, затем санаторий для взрослых, больных туберкулезом, потом для детей и подростков, и стал называться санаторий им. Розы Люксембург.

На территории санатория и сегодня можно увидеть постройки прошлого времени. Сохранился дворец для детей, построенный в 1912 г. архитектором Красновым, в котором в былые времена жили сыновья Великого князя, в нем сейчас спальный корпус.

Во дворце, построенном в 1860 году, в котором жили Великая княгиня Ксения Александровна, Великий князь, их дочь Великая княжна Ирина, фрейлины, теперь тоже спальный корпус санатория.

Примечательна и столовая, построенная в 1860 году архитектором Котенковым. Сохранился паркет, деревянные панели, красивая лепка, стеклянный потолок, все три комнаты небольшие, они просты и изящны.

Сохранился и великолепный парк, по тенистым аллеям которого бегают современные ребятишки, приехавшие из разных уголков Украины. Приезжают ребята подышать целебным воздухом, насыщенным фитонцидами, летучими веществами, которые убивают болезнетворные микробы. Воздух в этим местах, действительно, чудесный. Сочетание гор и моря делают его удивительно здоровым.

По материалам Тамары Брагиной, Натальи Васильевой.

По дворцовым залам царского Дома Романовых ходили Фрике (Екатерина II), Никс и Никки (Николай I и Николай II), Бланш Флер и Аликс (их жены, полные тезки – Александры Федоровны), Бэби и Мэри (дети последнего российского императора Алексей и Мария), Джорджи и Милый Флоппи (его братья Георгий и Михаил)…

По-домашнему называли Романовы даже венценосную европейскую родню. Великая английская королева Виктория была попросту Гранни, а германский император Вильгельм II – дядей Вилли. Конечно же, имели свои прозвища и многочисленные великие князья, тоже на европейский или уменьшительный русский лад. И только двое из них носили имена на грузинский лад – Сандро и Гоги.

Первый из них, великий князь Александр Романов – создатель военной авиации и один из реформаторов военного флота России – оказался еще и блестящим писателем. Увы, широкой читательской аудитории он не известен, но ведь не зря книгу его воспоминаний опубликовали в 1930-х годах нью-йоркское издательство «Феррер и Рейнхерт» и знаменитый парижский эмигрантский журнал «Иллюстрированная история». Так что, Александру Михайловичу – самое место на литературной странице. Тем более, что его слогу и образности, честности и юмору могут позавидовать многие профессиональные литераторы. Так что, через ворота на тогдашней Лабораторной (ныне Ингороква) улице в Сололаки мы отправляемся во Дворец наместника на Кавказе (сегодня – Дворец учащейся молодежи), в котором скоро завершатся перестройка и расширение. В должности наместника – великий князь Михаил Николаевич, брат царя. И в одной из дворцовых спален супруга дарит ему четвертого сына. Впрочем, предоставим самому Сандро – внуку Николая I – право рассказать о своем появлении на свет. Уверяю, вы об этом не пожалеете.

Наместник императора на Кавказе великий князь Михаил Николаевич

«Ее Императорское Высочество великая княгиня Ольга Федоровна благополучно разрешилась от бремени младенцем мужеского пола, - объявил 1-го апреля 1866 года адъютант великого князя Михаила Николаевича…, вбегая в помещение коменданта тифлисской крепости. - Прошу произвести пушечный салют в 101 выстрел!» «Это даже перестает быть забавным, - сказал старый генерал, сумрачно глядя на висящий перед ним календарь. - Мне уже этим успели надоесть за все утро. Забавляйтесь вашими первоапрельскими шутками с кем-нибудь другим, или же я доложу об этом Его Императорскому Высочеству». «Вы ошибаетесь, Ваше Превосходительство, - нетерпеливо перебил адъютант, - это не шутка. Я иду прямо из дворца и советовал бы вам исполнить приказ Его Высочества немедленно!» Комендант пожал плечами, еще раз кинул взор на календарь и отправился во дворец проверить новость. Полчаса спустя забухали орудия, и специальное сообщение наместника оповестило взволнованных грузин, армян, татар и других народностей Тифлиса о том, что новорожденный великий князь будет наречен при крещении Александром в честь его царственного дяди – Императора Александра II.

Великий князь Александр Михайлович (Сандро)

2-го-апреля 1866 года, в возрасте 24 часов от роду, я стал полковником 73-го Крымского пехотного полка, офицером 4-го стрелкового батальона Императорской фамилии, офицером гвардейской артиллерийской бригады и офицером кавказской гренадерской дивизии. Красавица мамка должна была проявить всю свою изобретательность, чтобы угомонить обладателя всех этих внушительных рангов».


Дворец наместника Кавказа в Тифлисе

Мальчика сразу же стали называть на грузинский лад – Сандро, а сам он, повзрослев, вспоминает первые годы своей жизни в родном Тифлисе как «радости беззаботного детства». Правда, с семи до пятнадцати лет он живет уже другой жизнью – той, которую предписывали семейные традиции воспитания, значительно отличавшиеся от привычек богатых тифлисцев. Дети наместника спят не на мягчайших восточных ложах, а «на узких железных кроватях с тончайшими матрацами, положенными на деревянные доски». Подъем в шесть утра, после молитвы на коленях – холодная ванна и завтрак «из чая, хлеба и масла… чтобы не приучать к роскоши». А затем – семь часов занятий с домашними педагогами, да еще уроки гимнастики, фехтования, обращения с огнестрельным оружием, верховой езды, штыковой атаки и… артиллерии.

Так что, Сандро признается: «В возрасте десяти лет я мог бы принять участие в бомбардировке большого города». И уж совсем не соответствуют тифлисскому отношению к детям лишение сладкого из-за ошибки в иностранном слове и стояние «на коленях носом к стене в течение целого часа» из-за ошибки в математической задаче. Согласитесь, что сегодняшние «сильные мира сего» создают для своих чад совсем иные условия воспитания… Но все это, как говорится, внутреннее семейное дело – «все монархи Европы, казалось, пришли к молчаливому соглашению, что их сыновья должны быть воспитаны в страхе Божиим для правильного понимания будущей ответственности пред страной».


Сандро

Зато сам Тифлис, чуждый великодержавным условностям, баловал, привлекал, очаровывал, не мог не влюбить в себя. И опять-таки, никто не расскажет об этом лучше, чем сам Сандро Романов. «Окна кабинета выходили на Головинский проспект… Мы не могли насмотреться на высоких, загорелых горцев в серых, коричневых или же красных черкесках, верхом на чистокровных скакунах, с рукой на рукояти серебряных или золотых кинжалов, покрытых драгоценными камнями. Привыкнув встречать у отца представителей различных кавказских народностей, мы без особого труда различали в толпе беспечных персов, одетых в пестрые ткани и ярко выделявшихся на черном фоне одежд грузин и простой формы наших солдат. Армянские продавцы фруктов, сумрачные татары верхом на мулах, желтолицые бухарцы, кричащие на своих тяжело нагруженных верблюдов, - вот главные персонажи этой вечно двигавшейся панорамы. Громада Казбека, покрытого снегом и пронизывавшего своей вершиной голубое небо, царила над узкими, кривыми улицами, которые вели к базарной площади и были всегда наполнены шумной толпой. Только мелодичное журчание быстрой Куры смягчало шумную гамму этого вечно кричащего города».

Знакомство с жизнью Тифлиса, любовь к нему – «беспечное счастье» для всех сыновей наместника. Беспечное настолько, что может довести даже до крамолы: «Мы любили Кавказ и мечтали остаться навсегда в Тифлисе. Европейская Россия нас не интересовала. Наш узкий, кавказский патриотизм заставлял нас смотреть с недоверием и даже с презрением на расшитых золотом посланцев С.-Петербурга. Российский монарх был бы неприятно поражен, если бы узнал, что ежедневно от часу до двух и от восьми до половины девятого вечера пятеро его племянников строили на далеком юге планы отделения Кавказа от России. К счастью для судеб Империи, наши гувернеры не дремали, и в тот момент, когда мы принимались распределять между собой главные посты, неприятный голос напоминал нам, что нас ожидают в классной комнате неправильные французские глаголы».

А еще Грузия дарит Сандро счастье от пребывания в Боржоми. Вот уж, воистину, не было бы счастья, да… На этом курорте мальчик заболевает скарлатиной, родители должны ехать в Петербург – их ждет император, и с больным остаются несколько придворных. Шесть недель они балуют подопечного, военный оркестр близ дома играет его любимые мелодии. Но и это еще не все: «Множество людей, проезжавших Кавказ, посещали Боржом, чтобы навестить больного сына наместника, и большинство из них приносили мне коробки с леденцами, игрушки и книги приключений Фенимора Купера. Доктор, графиня Алопеус и кн. Меликов охотно играли со мной в индейцев. Вооруженный шашкой адъютанта, доктор пытался скальпировать объятую ужасом придворную даму, которая, исполняя порученную ей роль, призывала на помощь бесстрашного «Белого Человека Двух Ружей». Последний, опершись о подушку, прицеливался в ее мучителей…» И, конечно, спасал благородную даму.


Имение в Боржоми

После выздоровления – пикники, поездки в лес, в горы и никаких уроков – все наставники уехали в Петербург! Ну, как еще может мальчик, влюбленный в красоты грузинской природы, отреагировать на все это, если не следующим образом: «Возвратившись в Тифлис, я рассеянно слушал оживленные рассказы моих братьев. Они наперебой восхищались роскошью Императорского дворца в С.-Петербурге, но я не променял бы на все драгоценности российской короны время, проведенное в Боржоме. Я мог бы им рассказать, что в то время, как они должны были сидеть навытяжку за Высочайшим столом, окруженные улыбающимися царедворцами и подобострастными лакеями, я лежал часами в высокой траве, любуясь цветами, росшими красными, голубыми и желтыми пятнами по горным склонам, и следя за полетами жаворонков, которые поднимались высоко вверх и потом камнем падали вниз, чтобы посмотреть на свои гнезда. Однако я смолчал, боясь, что мои братья не оценят моего простого счастья».

Сандро впервые ненадолго покидает Грузию в девять лет, в 1875-м семья едет в крымское императорское имение. В Ялте гостей встречает и сопровождает до знаменитого дворца в Ливадии лично Александр II, в шутку заявивший, что хочет видеть самого дикого из своих кавказских племянников. На мраморной лестнице, ведущей к морю, «дикий кавказец» встречает мальчика на пару лет моложе себя и няню с ребенком на руках. Мальчик протягивает руку: «Я твой кузен Никки, а это моя маленькая сестра Ксения». Так начинается теснейшая дружба, длившаяся сорок два года. Сандро вспоминает: «Я часто не соглашался с его политикой и хотел бы, чтобы он проявлял больше осмотрительности в выборе высших должностных лиц и больше твердости в проведении своих замыслов в жизни. Но все это касалось «Императора Николая II» и совершенно не затрагивало моих отношений с «кузеном Никки». Кстати, эти два близких друга внешне очень похожи… Что же касается девочки Ксении, то, когда ей исполнится девятнадцать лет, Сандро женится на ней. Первым среди Романовых нарушив закон, предписывавший членам царствующего дома вступать в браки только с равными по крови представителями иностранных династий. А их первая дочь Ирина станет женой князя Феликса Юсупова, той самой красавицей, из-за которой попадет в смертельную ловушку Григорий Распутин.

Сандро с женой Ксенией и кузеном Никки

Через три года – первое путешествие в Европейскую Россию: «Не отрываясь от окна вагона, я следил за бесконечной панорамой русских полей, которые показались мне, воспитанному среди снеговых вершин и быстрых потоков Кавказа, однообразными и грустными. Мне не нравилась эта чуждая мне страна, и я не хотел признавать ее своей родиной. В течение суток, по нашем выезде из Владикавказа (до которого мы добрались в экипажах), я видел покорные лица мужиков, бедные деревни, захолустные, провинциальные города, и меня неудержимо тянуло в Тифлис обратно». Еще пара лет – и первый выезд за границу, на родину матери в немецкий Баден. И вновь Сандро не надо никаких краев кроме Грузии: «В течение четырех месяцев тысячи верст будут отделять нас от нашего любимого Кавказа. Напрасно я пробовал прибегнуть ко всевозможным хитростям, чтобы остаться в Тифлисе, мои родители не хотели считаться с моими желаниями».

Великий князь Михаил Николаевич с супругой, великой княгиней Ольгой Федоровной, и детьми сыном Николаем и дочерью Анастасией.

Но какова бы ни была любовь к Грузии, к ее столице, член царствующей семьи не может, не должен подчиняться своим детским и юношеским привязанностям. И в 1881-м великий князь Александр Михайлович навсегда покидает свой любимый край. Он совершит кругосветное путешествие, предскажет русско-японскую войну, будет сражаться на море и восстанавливать флот, руководить Советом торгового мореплавания, создаст авиационные школы и войдет в Кабинет министров, в Первую мировую войну возглавит морскую и полевую авиацию, чудом избежит гибели после революции. И до самой смерти во французском Рокебрюне будет вспоминать тифлисскую пору как самую счастливую в своей жизни. А еще надо прочесть, как он писал о смерти одного из царских братьев – «бедный Георгий умер от скоротечной чахотки у нас под Боржомом». Не правда ли, это местоимение «у нас», вполне естественно пришедшее на ум через более чем полвека расставания с Грузией, свидетельствует о многом?

А теперь – о другом Георгии, родном брате Сандро. Именно он – второй великий князь, которого в августейшем семействе называли грузинским именем. Судьба Гоги не менее интересна, но более трагична. Он был старше Сандро на три года, тоже родился в Грузии, но не в Тифлисе а в поселке Белый Ключ (ныне – Тетри-Цкаро). Как и все в семье наместника, прожившей на Кавказе почти двадцать лет, он обожает край, в котором появился на свет. Мальчик очень любит рисовать и однажды, за торжественным столом, перед гостями, робко говорит о том, что хотел бы стать художником-портретистом. Как вспоминает его брат Сандро, эти «слова были встречены зловещим молчанием всех присутствующих, и Георгий понял свою ошибку только тогда, когда камер-лакей, обносивший гостей десертом, прошел с малиновым мороженым мимо его прибора».

Великий князь Георгий Михайлович

Ничего не попишешь – членам императорской семьи уготовано только военное поприще, не случайно, уже в семь лет у Георгия – чин прапорщика. И, став юношей, вымахав ростом под два метра, он собирается служить в Грузинском гренадерском полку, квартирующем в Тифлисе. Тем более, что именно в этом городе он безумно влюбляется в грузинскую княжну, которую зовут… Нина Чавчавадзе. Она – тезка и родственница той самой легендарной Нины, жены Грибоедова. Но свадьба срывается, и отнюдь не по вине Романовых – родные Нины не хотят, чтобы представительница знатного грузинского рода оказалась в иерархическом подчинении у немецких родственников императрицы.

Когда семья уезжает из Грузии, Гоги становится офицером лейб-гвардии Конной артиллерийской бригады, и, попав под влияние одного из великих князей, «находит удовлетворение от жизни в атмосфере манежа, лошадей и кавалерийских офицеров». Однако и военная карьера не складывается – молодой человек повреждает ногу. Это огорчает всех, кроме него самого – из Грузии он привез увлечение нумизматикой и историей, его коллекции монет нет равных в России. Для пополнения коллекции он не жалеет никаких денег, его монографии на эту тему издаются даже по сей день. И –уникальный случай! - все Романовы единодушно поддерживают такое увлечение великого князя.

В 1909-м император назначает Гоги директором только что основанного Музея Александра III (ныне – Русский музей), предоставив все права для пополнения собрания картин и уникальных раритетов. Большую часть своей ценнейшей коллекции монет Георгий Михайлович передает этому музею, а каковы были ее экспонаты, мы поймем, заглянув уже в 2008 году на аукцион в Лондоне. На нем лишь одна монета из этой коллекции продается за 3 миллиона долларов – мировой рекорд «для неамериканской монеты». Ну, а в личной жизни Гоги долго не везет. Неудачна и вторая попытка жениться – на внучке английской королевы. И лишь в тридцать семь лет он женится на греческой принцессе Марии. Первую дочку называет, конечно же, Ниной…

Руководство музеем и научную работу Георгий Михайлович совмещает с дипломатической и военной деятельностью, в Первую мировую войну становится генерал-инспектором при ставке Верховного главнокомандующего. И, изучив положение дел в войсках, делает изумивший царя вывод: революция в России неизбежна, если не принять Конституцию и не даровать демократические свободы. В ответ Николай II отправляет его в очередную инспекционную поездку. Но предсказание Гоги сбывается. И, с падением монархии, и его самого, и детище всей его жизни ждет гибель. Уникальная нумизматическая коллекция частью распродается, частью идет на переплавку. А Георгий Михайлович вместе с братом Николаем, получившим в Тифлисе прозвище Бимбо, оказывается в заложниках у большевиков. С ними еще несколько великих князей, не «тифлисской» ветви.


Великий князь Николай Михайлович

Красный террор начинается в августе 1918-го, после убийства главы Петроградской ЧК Урицкого и ранения Ленина. В газете «Северная Коммуна» мы можем увидеть «1-й список заложников», возглавляемый великими князьями. Следующий документ датирован 9 января 1919 года – Президиум ВЧК утверждает уже заранее вынесенный смертный приговор. Краткий протокол всего из нескольких строк страшен: «Слушали: Об утверждении высшей меры наказания чл. быв. императорск. - Романовск. своры. Постановили: Приговор ВЧК к лицам, быв. имп. своры – утвердить, сообщив об этом в ЦИК». Правда, тут хорошо налаженная чекистская машина уничтожения может забуксовать: Бимбо – брат Гоги и Сандро, еще в Тифлисе увлекшийся историей, - всемирно известный ученый. Он возглавлял в России Историческое и Географическое общества, Общество защиты и сохранения памятников искусства и старины. Да еще активно участвовал в «великокняжеской фронде» - будучи горячим поклонником парламентаризма, критиковал самодержавие и сразу же признал Временное правительство.

Так что, после вынесения ему смертного приговора, в ужас приходят члены Академии наук и Максим Горький. Они просят Совнарком и лично Ленина освободить оппозиционного царизму ученого. Но в протоколе заседания Совнаркома, под председательством Ленина 16 января рассматривавшего это ходатайство, мы прочтем еще одну потрясающую фразу: «Революции историки не нужны!» И чекисты дают исчерпывающий ответ: «Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Совете Коммун Северной Области полагает, что не следовало бы делать исключения для бывшего великого князя Н.М. Романова, хотя бы по ходатайствам Российской Академии Наук». Есть еще и другая, не документированная версия – Ленин сделал вид, что соглашается с Горьким, но обманул его. Не в первый и не в последний раз…

Как бы то ни было, оказывается, что революции не нужны не только историки, но и коллекционеры, да и вообще вся «бывшая императорская свора». Несмотря на то, что никто из этих заложников не воевал в белой армии, не готовил контрреволюционные заговоры, не вывозил ценности за рубеж. Георгия и Николая Романовых, счастливое детство которых прошло у сололакских склонов, расстреляли морозной ночью в Петропавловской крепости, вместе с их родственниками. Бимбо упал первым, Гоги добивали в могиле…

Князь и княгиня Павел и Нина (урожденная Е.И.В Нина Георгиевна Романова) Чавчавадзе

А судьба сделала удивительный, уже посмертный поворот в истории Георгия Михайловича. Его дочь Нина через три года после гибели отца, вышла в Лондоне замуж за грузинского князя по имени Павел и по фамилии… Чавчавадзе. Так что, Нина Чавчавадзе в роду Гоги все-таки оказалась. Ну, а приглядевшись к тому, как продолжается род его брата Александра, увидим многих членов Дома Романовых, живущих сейчас в самых разных странах, - потомки именно Сандро, родившегося в Тифлисе.

Владимир ГОЛОВИН

Вахтанг ЯКОБИДЗЕ

Получив домашнее образование, Александр Михайлович с 1 октября 1885 года начал службу мичманом в Морском гвардейском экипаже. В качестве морского офицера он совершил ряд плаваний, в том числе в 1886-1891 годах - кругосветное плавание на корвете «Рында»; в 1890-1891 - в Индию на собственной яхте «Тамара». В 1892 года Александр Михайлович был назначен командиром миноносца «Ревель», в 1893 году совершил плавание в Северную Америку на фрегате «Дмитрий Донской». В 1894 году он женился на великой княжне Ксении Александровне (25 марта 1875 - 1960), сестре Николая II. Этот брак обеспечил привилегированное положение Александра Михайловича при императорском дворе.
С марта 1895 по июль 1896 года он служил старшим офицером броненосца «Сисой Великий»; в 1895 году представил императору записку, в которой доказывал, что наиболее вероятным противником России в будущей войне на море будет Япония, назвал дату начала военных действий - 1903-1904 годы - время окончания морской строительной программы Японии. Александр Михайлович предложил свою программу судостроения и подготовки к войне. Его активность вызвала противодействие великого князя генерал-адмирала Алексея Александровича. Предложения Александра Михайловича были отклонены, в 1896 году он покинул строевой состав флота.
Вне службы великий князь не оставил интереса к вопросам мореплавания, как военного, так и гражданского. С 1898 года он был членом, а в 1900-1902 годах - председателем Совета по делам торгового мореплавания (1900-1902). 31 января 1899 года Александр Михайлович вернулся на военный флот, был назначен старшим офицер броненосца береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин»; 1 мая 1900 года стал командиром эскадренного броненосца «Ростислав» на Черноморском флоте. Вместе с тем, великий князь не оставил забот о гражданском флоте. По его инициативе 7 ноября 1901 года на правах министерства было создано Главное управление торгового мореплавания и портов. Александр Михайлович возглавил это ведомство. Так как ранее вопросы торгового флота и портов входили в сферу деятельности министра финансов С.Ю. Витте, создание самостоятельного морского гражданского ведомства вызвало шумиху в прессе, в том числе и глупую шутку «С Витте сняли порты». Эта история задела самолюбие Витте, который начал борьбу за ликвидацию нового ведомства и, в конце концов, добился своего 17 октября 1905 года.
Наряду с руководством торговым мореплаванием и портами Александр Михайлович в 1903-1905 годах занимал пост младшего флагмана Черноморского флота. С началом русско-японской войны (1904-1905) он стал председателем Особого комитета по усилению флота на добровольные пожертвования. Великий князь категорически возражал против отправки на Дальний Восток Второй Тихоокеанской эскадры вице-адмирала З.П. Рожественского, которая была позднее разгромлена в Цусимском сражении. В феврале 1905 года Александр Михайлович был назначен начальником отряда минных крейсеров на Балтийском море, в 1905-1909 годах был младшим флагманом Балтийского флота, в 1906 году стал командиром практического отряда обороны побережья Балтийского моря.
После окончания русско-японской войны (1904–1905) он настаивал на ускоренной постройке линкоров новых типов и увеличении ассигнований на военно-морской флот, поддержал создание Морского генерального штаба (1906). Великий князь был почетным членом Николаевской морской академии (1903), председателем Русского общества судоходства, Русского технического общества, Общества естествоиспытателей при Петербургском университете. Александр Михайлович много внимания уделял развитию авиации в России; возглавлял отдел воздушного флота при Комитете по усилению военного флота на добровольные пожертвования, был инициатором создания офицерской школы авиации под Севастополем (1910). После начала Первой мировой войны, 20 сентября 1914 года он был назначен заведующим организацией авиационного дела в армиях Юго-Западного фронта, а 10 января1915 года - во всей действующей армии. С 11 декабря 1916 года великий князь стал полевым генерал-инспектор военно-воздушного флота при Верховном главнокомандующем, фактически командовал воздушным флотом России.
После Февральской революции из армии были удалены представители династии Романовых, и Александр Михайлович 22 марта 1917 года был уволен со службы. Некоторое время жил он жил в Крыму, где владел имением Ай-Тодор, в 1918 году эмигрировал в Париж. В эмиграции Александр Михайлович был почетным председателем Союза русских военных летчиков, Парижской кают-компании, Объединения чинов гвардейского экипажа, покровителем Национальной организации русских разведчиков. Последние годы жизни провел во Франции и США. Автор мемуаров, путевых заметок «23 тысячи миль на яхте «Тамара». В браке с Ксенией Александровной у Александра Михайловича было семеро детей. Старшая дочь Ирина Александровна (3 июля 1895 - 1970) стала женой князя Феликса Феликсовича Юсупова. Шестеро сыновей князья Андрей Александрович Романов (12 января1897 - 1981), Федор Александрович Романов (1 декабря 1898 - 1968), Никита Александрович Романов (1900-1974), Дмитрий Александрович Романов (1901-1980), Ростислав Александрович Романов (1902-1978), Василий Александрович Романов (1907-1989) имели многочисленное потомство, которое составляет значительную часть отпрысков рода Романовых за рубежом.

Российский государственный и военный деятель, четвёртый сын великого князя Михаила Николаевича и Ольги Фёдоровны, внук Николая I.
В 1885 году окончил Морское училище, по окончании которого был произведён в чин мичмана, зачислен в Гвардейский экипаж и проходил службу на флоте.
В 1886 году совершил кругосветное плавание на корвете «Рында». В 1890-1891 годы совершил плавание в Индию на собственной яхте «Тамара», описанное в книге Густава Радде «23 000 миль на яхте „Тамара“» (1892-1893). В 1892 году стал командиром миноносца «Ревель».
В 1893 году в чине старшего лейтенанта совершил плавание в Северную Америку на фрегате «Дмитрий Донской» в составе эскадры посланной в Америку по случаю 400-летия открытия Нового Света. В 1894 году произведён в капитаны 2-го ранга. 25 июля того же года женился на Ксении Александровне, дочери Александра III.
С 1891 года - инициатор и основатель издания первого в стране ежегодного справочника «Военные флоты» («Военные флоты и морская справочная книжка на … год»), возглавлял его регулярный выход в свет до 1906 года.
С марта 1895 по июль 1896 года - старший офицер броненосца «Сисой Великий».
В 1895 году представил Николаю II разработанную под его руководством программу усиления Российского флота на Тихом океане, в которой предсказывал, что в 1903-1904 годах, после завершения японской судостроительной программы, начнётся война с Японией. Программа и связанные с нею вопросы были подвергнуты обсуждению, но не приняты, что привело к его отставке.
В 1898 году вернулся на действительную службу на флот. С 31 января 1899 года - старший офицер броненосца береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин».
В 1899-1900 г. с учётом личного опыта службы на броненосце «Генерал-адмирал Апраксин» разработал эскизный проект гораздо более мореходного 5985-тонного броненосца береговой обороны. Участвовал в конкурсах на разработку проектов 14000-тонного эскадренного броненосца - Александр Михайлович в 1899 г. разработал эскизные проекты, а инженер Д.В Скворцов в 1899-1900 г. по его указаниям создал технические проекты броненосца. Однако от проектов эскадренного броненосца и броненосного крейсера отказались, а строительство броненосца береговой обороны, который предполагалось назвать «Адмирал Бутаков», было прекращено в самой начальной стадии из-за нехватки средств.
В 1901-1902 годах командовал черноморским эскадренным броненосцем «Ростислав». 1 января 1903 года произведён в контр-адмиралы, назначен младшим флагманом Черноморского флота с зачислением в Свиту его Императорского Величества.
С 1898 года - член (затем - председатель) Совета по делам торгового мореплавания. С ноября 1902 года до октября 1905 года был первым и единственным руководителем (главноуправляющим) Главного управления торгового мореплавания и портов. Как главноуправляющий отдельной частью, вел. кн. Александр Михайлович стал членом Комитета министров. В результате сильнейших аппаратных интриг Главное управление было преобразовано в отдел создаваемого Министерства торговли и промышленности, после чего великий князь отказался от управления ведомством, уже не соответствующим его высокому рангу.
Во время русско-японской войны годов руководил подготовкой и действиями вспомогательных крейсеров из пароходов Добровольного флота на вражеских коммуникациях, затем возглавил «Особый комитет по усилению военного флота на добровольные пожертвования». В 1905 году принял командование отрядом новых минных крейсеров (эсминцев) Балтийского флота, построенных на собранные этим комитетом средства. Принял непосредственное участие в разработке программ воссоздания флота, стремился привлечь к решению этой задачи внимание органов государственного управления и общественности, выступал активным сторонником постройки качественно новых линейных кораблей. В 1909 году Александр Михайлович был произведён в чин вице-адмирала. С 1915 года - адмирал.
Александр Михайлович сыграл большую роль в создании российской авиации, он был инициатором создания офицерской авиационной школы под Севастополем в 1910 году, шеф Императорского военно-воздушного флота. Участвовал в Первой мировой войне. С декабря 1916 года - полевой генерал-инспектор Императорского ВВФ. В начале 1917 года выступал за создание правительства с участием общественных деятелей (высказываясь против «ответственного министерства»).
После Февральской революции, когда из армии были удалены все Романовы, 22 марта 1917 года был уволен от службы по прошению с мундиром. С разрешения Временного правительства ему было разрешено поселиться в имении «Ай-Тодор» в Крыму, где и встретил большевистский переворот и последующие за ним установление советской власти.
В конце 1918 года, после капитуляции в Первой мировой войне, германские войска покинули оккупированные территории бывшей Российской империи. Территория временно перешла под контроль лояльных к Белому движению союзников. Члены Императорской фамилии получили полную свободу передвижения. Александр Михайлович, не дожидаясь отъезда из Крыма семьи, поспешил в Париж, где намеревался принять участие в работе русской делегации на Парижской мирной конференции. После провала попыток убедить бывших союзников России помочь Белому движению в борьбе с большевизмом он окончательно поселился во Франции, навсегда покинув Россию.
Состоял почётным председателем Союза русских военных лётчиков, Парижской кают-компании, Объединения чинов гвардейского экипажа; участвовал в деятельности РОВС, покровительствовал Обществу помощи детям русской эмиграции, Национальным организациям русских разведчиков (НОРР) и русских скаутов (НОРС).
В эмиграции выпустил мемуары под названием «Книга воспоминаній», текст которых впервые был издан в Париже в 1933 году как приложение к журналу «Иллюстрированная Россія»; также автор изданных в Париже книг Votre âme (1924), Se connaître (1927) и других.
Скончался 26 февраля 1933 года в Рокебрюне (департамент Приморские Альпы); похоронен на местном кладбище.

С марта 1917 года по декабрь 1918 года Александр Михайлович был изолирован от политической жизни, но в заточении в Дюльбере он по-прежнему считал себя великим князем и одним из властителей России. Оказавшись в январе 1919 года в Париже, он быстро осознал, что теперь никому не нужен.

С мрачными мыслями великий князь Александр Михайлович прибыл в Париж, о чём он с грустью пишет в своих мемуарах: «Этот таинственный механизм самосохранения заработал во мне в тот смеркающийся январский день 1919 года, когда на станции Таранто, стоя у окна парижского экспресса и пытаясь перекричать визгливые голоса итальянских носильщиков, я прощался с офицерами корабля его величества «Форсайт», который увёз меня из охваченной революционным пожаром России.

Жаль, что не могу доставить вас прямо в Париж, в пальмовую рощу «Ритца», - пошутил капитан.

Мне тоже, - сказал я в тон ему, а сам подумал: «Слава Богу…»

Я был глубоко признателен им за трогательное внимание и великодушие, но все четыре дня плавания меня ни на минуту не покидало невыносимо острое чувство унижения от того, что внука императора Николая I англичанам приходилось спасать от русских. Я как мог старался отогнать эти горькие мысли. Я судорожно силился быть весёлым и проявлять интерес к их рассказам о Ютландском сражении и четырёхлетней морской блокаде Германии, но внутренний голос, жёсткий и саркастический, непрестанно шипел мне в уши.

Старый глупец, неисправимый мечтатель! - повторял он снова и снова. - Так ты думал, что сбежал от своего прошлого, - а вот оно, пялится на тебя изо всех уголков и закоулков… Видишь этих англичан? Молодцы, правда? И корабль у них превосходный, а? А как же двадцать четыре года, что ты убил на русский флот? Ты морочил себе голову пустыми мечтами, что сделаешь его мощнее и лучше английского, а вот чем всё кончилось… Ты - эмигрант, пользующийся гостеприимством своего царственного британского кузена, его люди спасли тебя от рук твоих собственных матросов, ты пьёшь за здоровье его британского величества, когда твой император расстрелян, а твои братья каждую ночь ожидают своей участи, и корабль твой лежит на дне Чёрного моря! Прекрасный ты адмирал, нечего сказать…

Сидя за столом в обществе капитана, я прибегал ко всевозможным уловкам, лишь бы не смотреть на портрет Георга V, висевший прямо напротив моего места. Сходство черт британского монарха и покойного государя, вообще поразительное, сейчас, на борту «Форсайта», было решительно непереносимо…

Ночами я лежал в каюте без сна, сжав кулаки и уставившись в иллюминатор. Мне казалось, что не имеет смысла затягивать агонию, что прыжок за борт разом положил бы конец всем моим невзгодам. Оставались, конечно, дети - семеро детей, но я боялся, что потерпел крушение не только как адмирал и государственный муж, но и как отец. Если я без колебаний бросил их в России, не было ли это лучшим доказательством моей уверенности в том, что их вырастят и воспитают без моего участия? Я не мог помочь им деньгами и ничему не мог научить. В отличие от матери и бабушки, продолжавших верить в непогрешимость Дома Романовых, я знал, что все наши истины - обман, а мудрость - лишь колоссальное скопление размытых миражей и прокисших банальностей. Я не мог воспитать сыновей в духе нашей официальной религии, поскольку она обанкротилась четыре года назад на полях Марны и Танненберга. Я не мог быть их наставником в таком внушающем трепет предмете, как «долг перед государством», потому что изгнанник ничего не должен государству, умерший неоплаканным, как бродяга под забором…

Так я лежал, мужчина пятидесяти трёх лет, без денег, без занятия, без страны, без дома и даже без адреса, пугающийся от одной мысли, что заснёт и увидит во сне тех, кого больше нет, и откладывающий самоубийство с ночи на ночь из какого-то старомодного опасения повредить репутации радушного капитана «Форсайта»».

По прибытии во Францию Александр Михайлович больше всего надеялся на переговоры с председателем Парижской мирной конференции французским премьер-министром Жоржем Клемансо. Можно было думать, что «всем известный цинизм этого старца поможет ему разобраться и найти верный путь среди того потока красноречия и идиотских теорий, которые владели тогда умами.» Великому князю не хотелось верить, что Клемансо не поймёт той мировой опасности, которая заключалась в большевизме.

Мирная конференция должна была открыться в Париже через несколько дней после прибытия туда Александра Михайловича. Увы, Клемансо не пожелал лично встретиться с русским великим князем, и ему пришлось довольствоваться беседой с его секретарём.

Господин председатель мирной конференции очень хотел бы поговорить с вами, - обратился к Александру Михайловичу личный секретарь Клемансо.

Каковы планы господина Клемансо относительно бывшего союзника Франции? - спросил великий князь, едва сдерживая себя.

Секретарь любезно улыбнулся. Он был рад случаю представлять главу французского правительства. Он начал говорить с большим жаром, говорил долго, и великий князь не прерывал его.

При существующей обстановке Франция должна думать о своём будущем. Наш долг перед нашими детьми - предвидеть возможность реванша со стороны Германии. Поэтому мы должны создать на восточной границе Германии ряд государственных новообразований, которые в совокупности составят достаточно внушительную силу, чтобы исполнить в будущем роль, которую ранее играла Россия.

Однако вы мне ещё не сказали о том, что предполагает французское правительство предпринять в отношении большевиков? - возразил Александр Михайлович.

Это очень просто, - продолжал молодой дипломат, пожимая плечами. - Большевизм - это болезнь побеждённых наций. Господин Клемансо подверг русскую проблему всестороннему изучению. Самой разумной мерой было бы объявление блокады советскому правительству.

Чего?! - удивился великий князь.

Блокады санитарного кордона, как его называет господин Клемансо. Подобная блокада парализовала Германию во время войны. Советское правительство не сможет ни ввозить, ни вывозить. Вокруг России будет воздвигнуто как бы колоссальное проволочное заграждение. Через короткое время большевики начнут задыхаться, сдадутся, и законное правительство будет восстановлено.

Разве ваш шеф примет на себя ответственность за те страдания, которым подобный метод подвергает миллионы русских людей? Разве он не понимает, что миллионы русских детей будут от такой системы голодать?

Лицо секретаря исказила неприятная гримаса:

Идя этим путём, Ваше императорское высочество, русский народ получит повод, чтобы восстать.

Вы, молодой человек, ошибаетесь. Я уверен, что ваша блокада явится только орудием для пропаганды большевизма и объединит население России вокруг Московского режима. Это и не может быть иначе. Поставьте себя на место среднего русского обывателя, ничего не понимающего в политике, который узнает, что Франция является виновницей голода в России. Как я ни уважаю авторитет господина Клемансо, я считаю эту идею и нелепой, и крайне опасной.

Что же вы предлагаете?

То же, что я предложил французскому высшему командованию на Ближнем Востоке. Не нужно кровопролития. Не нужно блокады. Сделайте то, что так блестяще удалось немцам прошлым летом в юго-западной России. Пошлите в Россию армию, которая объявит, что она несёт мир, порядок и возможность устройства свободных выборов.

Наше правительство не может рисковать жизнью французских солдат после подписания перемирия.

На этом беседа была закончена.

27 января 1919 года Александр Михайлович отправил письмо президенту США Вудро Вильсону с просьбой о встрече. Через два дня он получил ответ от секретаря президента, где говорится, что от действий «подобного рода» президенту приходится воздерживаться.

Что же касается британских властей, то они попросту отказали в визе великому князю Александру Михайловичу.

Мало того, все белые генералы, включая Колчака, Юденича и Деникина, отказались брать на службу представителей семейства Романовых и даже их близких родственников - герцогов Лехтенбергских и других.

Англия, Франция, США, Япония и другие страны вмешивались в Гражданскую войну в России не для поддержки белого движения, а исключительно в национальных интересах.

Александра Михайловича в Париже уже никто не рассматривал как политическую фигуру, но у него было множество знакомств в военных кругах, в обществе и, разумеется, среди братьев масонов. Он быстро понял, что всерьёз с большевиками воевать никто не хочет, а восстанавливать единую и неделимую - и подавно! Победители создали против России санитарный кордон из новосозданных государств-лимитрофов.

Победители в Версале делили земли Восточной Европы по глобусу. Не брались в счёт ни история, ни география, ни тем более воля народов. Так, в Польском государстве оказалось 40% неполяков, само существование которых польское правительство игнорировало. Мудрый Ллойд Джордж сказал о Польше: «Не надо создавать новую Эльзас-Лотарингию». Но, увы, Клемансо закусил удила. В итоге Версальский договор превратил мир в перемирие. Ленин пророчески заметил: «Версальский мир является величайшим ударом, который только могли нанести себе капиталисты и империалисты… победивших стран».

Уже в Париже Александр Михайлович узнал о гибели трёх своих братьев. Великий князь Сергей был убит 18 июля 1918 года в Алапаевске, а Николай и Георгий были расстреляны 28 января 1919 года в Петропавловской крепости.

29 ноября 1923 года Александр Михайлович отправил письмо в редакцию парижского отдела газеты «Нью-Йорк Геральд». Письмо это крайне сумбурное и противоречивое, и его можно трактовать вкривь и вкось. С одной стороны: «Когда Русский народ придёт к глубокому убеждению, что продление большевистского владычества равносильно постоянному рабству и нескончаемому горю, он должен будет сам свергнуть эту власть и решить, какой ему нужен государственный строй». С другой стороны: «Российские основные Законы с полной ясностью указывают, что право на Престол принадлежит Старшему Члену Нашей Семьи, каковым является в настоящее время Великий Князь Кирилл Владимирович».

А что если русский народ решит, что ему нужен не Кирилл, а другой царь? Кстати, во многих современных монархических изданиях приводится десяток причин, по которым Кирилл утратил своё право на престол.

В письме Александра Михайловича легко проследить эволюцию его взглядов на борьбу с большевиками. Если в 1919 году он оголтело требовал интервенции в Советскую Россию, то в 1923 году он писал: «Какая-либо интервенция другой страны, Франции ли, Германии ли, или какой-либо иной страны, безусловно недопустима. Когда настанет время, то русский народ, возмужалый и объединённый, сам найдёт пути для устранения нового строя…

…Я лично безусловный противник кровавой контрреволюции. Воскрешение России должно осуществиться как результат возрождения народа на основах чистого Христианства и в духе всепрощения».

Кандидатов на российский престол было более чем достаточно. Довольно большая партия эмигрантов сплотилась вокруг великого князя Дмитрия Павловича, самого законного, по их мнению, претендента.

Великий князь Николай Николаевич был весьма популярен среди военных, и они желали видеть на престоле именно его. Возможно, именно Николай Николаевич и стал бы «императором», если бы не его возраст (годы жизни 1856–1929), слабое здоровье и отсутствие детей.

А вот как описал эту «избирательную кампанию» великий князь Александр Михайлович: «Поскольку Советский Союз вступил в шестой год своего существования, эта трёхсторонняя схватка представлялась по меньшей мере преждевременной, и всё же была со всей серьёзностью воспринята многочисленными русскими беженцами. Они носились, объединялись, интриговали. И как истинные русские, заговаривали друг друга до отупения. Оборванные и бледные, они собирались на монархические сходки в душных, прокуренных залах Парижа, где чуть не до рассвета выдающиеся ораторы обсуждали достоинства троих великих князей.

Одни слушали пространные цитаты из Основных Законов Российской империи, подтверждающие неотъемлемые права Кирилла; их зачитывал какой-то престарелый сановник, облачённый в длиннополый сюртук и похожий на поставленный стоймя труп, который поддерживали сзади невидимые руки. Другие слушали разодетого генерал-майора, кричавшего, что «огромные массы населения России» желают видеть Николая, бывшего Верховного Главнокомандующего русской армией, на троне его предков. Третьи млели от сладкоречивого московского адвоката, который защищал права юного Дмитрия столь проникновенно, что наверняка вышиб бы из присяжных слезу. И всё это происходило в двух шагах от Больших Бульваров, где толпы жизнерадостных парижан пробавлялись лёгкими и крепкими напитками, совершенно позабыв о важности выборов самодержца всея Руси.

Поскольку мои политические взгляды были хорошо известны русским монархистам и явно ими не разделялись, ни разу за время той жаркой кампании моё имя не было произнесено даже шёпотом. Но однажды тихим декабрьским утром я проснулся и обнаружил, что мой сын Никита должным образом избран царём на собрании «отколовшейся» фракции роялистов. Эта новость огорчила меня. Я горячо запротестовал. То, что начиналось как невинное времяпровождение, явно принимало масштабы трагического и сомнительного фарса. Каким образом решали вопросы личного обустройства мои кузены и племянники, меня совершенно не касалось, но своего мальчика я хотел уберечь от удела всеобщего посмешища. Он работал в банке, был счастлив в браке с подружкой своего детства графиней Воронцовой и не имел ни малейшего желания состязаться с великим князем Кириллом» .

Как видим, ситуация в Париже в 1922–1925 годах ненамного отличалась от противостояния лысого и лохматого императоров в кинофильме «Корона Российской империи».

В конце 1920-х годов Александр Михайлович уже здраво оценивает ситуацию в России. И тут надо отдать должное его аналитическому уму. Ведь 99,9% эмигрантов, ранее принадлежавших к сливкам общества, по-прежнему испытывали зоологическую ненависть к СССР.

Что же касается Александра Михайловича, то он в воспоминаниях отлично показал эволюцию своих взглядов: «Мне пришло в голову, что хотя я и не большевик, однако не мог согласиться со своими родственниками и знакомыми и безоглядно клеймить всё, что делается Советами только потому, что это делается Советами. Никто не спорит, они убили трёх моих родных братьев, но они также спаяли Россию от участи вассала союзников.

Некогда я ненавидел их, и руки у меня чесались добраться до Ленина или Троцкого, но тут я стал узнавать то об одном, то о другом конструктивном шаге московского правительства и ловил себя на том, что шепчу: «Браво!» Как все те христиане, что «ни холодны, ни горячи», я не знал иного способа излечиться от ненависти, кроме как потопить её в другой, ещё более жгучей. Предмет последней мне предложили поляки.

Когда ранней весной 1920-го я увидел заголовки французских газет, возвещавшие о триумфальном шествии Пилсудского по пшеничным полям Малороссии, что-то внутри меня не выдержало, и я забыл про то, что и года не прошло со дня расстрела моих братьев. Я только и думал: «Поляки вот-вот возьмут Киев! Извечные враги России вот-вот отрежут империю от её западных рубежей!» Я не осмелился выражаться открыто, но, слушая вздорную болтовню беженцев и глядя в их лица, я всей душою желал Красной армии победы.

Не важно, что я был великий князь. Я был русский офицер, давший клятву защищать Отечество от его врагов. Я был внуком человека, который грозил распахать улицы Варшавы, если поляки ещё раз посмеют нарушить единство его империи. Неожиданно на ум пришла фраза того же самого моего предка семидесятидвухлетней давности. Прямо на донесении о «возмутительных действиях» бывшего русского офицера артиллерии Бакунина, который в Саксонии повёл толпы немецких революционеров на штурм крепости, император Николай I написал аршинными буквами: «Ура нашим артиллеристам!»

Сходство моей и его реакции поразило меня. То же самое я чувствовал, когда красный командир Будённый разбил легионы Пилсудского и гнал его до самой Варшавы. На сей раз комплименты адресовывались русским кавалеристам, но в остальном мало что изменилось со времён моего деда.

Но вы, кажется, забываете, - возразил мой верный секретарь, - что, помимо прочего, победа Будённого означает конец надеждам Белой армии в Крыму.

Справедливое его замечание не поколебало моих убеждений. Мне было ясно тогда, неспокойным летом двадцатого года, как ясно и сейчас, в спокойном тридцать третьем, что для достижения решающей победы над поляками Советское правительство сделало всё, что обязано было бы сделать любое истинно народное правительство. Какой бы ни казалось иронией, что единство государства Российского приходится защищать участникам III Интернационала, фактом остаётся то, что с того самого дня Советы вынуждены проводить чисто национальную политику, которая есть не что иное, как многовековая политика, начатая Иваном Грозным, оформленная Петром Великим и достигшая вершины при Николае I: защищать рубежи государства любой ценой и шаг за шагом пробиваться к естественным границам на западе! Сейчас я уверен, что ещё мои сыновья увидят тот день, когда придёт конец не только нелепой независимости прибалтийских республик, но и Бессарабия с Польшей будут Россией отвоёваны, а картографам придётся немало потрудиться над перечерчиванием границ на Дальнем Востоке…

Я спрашивал себя со всей серьёзностью, какой можно было ожидать от человека, лишённого значительного состояния и ставшего свидетелем уничтожения большинства собратьев: «Могу ли я, продукт империи, человек, воспитанный в вере в непогрешимость государства, по-прежнему осуждать нынешних правителей России?»

Ответ был: и «да» и «нет». Господин Александр Романов кричал «да». Великий князь Александр говорил «нет». Первому было очевидно горько. Он обожал свои цветущие владения в Крыму и на Кавказе. Ему безумно хотелось ещё раз войти в кабинет в своём дворце в С.-Петербурге, где несчетные книжные полки ломились от переплетённых в кожу томов по истории мореплавания и где он мог заполнить вечер приключениями, лелея древнегреческие монеты и вспоминая о тех годах, что ушли у него на их поиски.

К счастью для великого князя, его всегда отделяла от господина Романова некая грань. Обладатель громкого титула… попросту обязан был положиться на свою коллекцию традиций, банальных по сути, но удивительно действенных при принятии решения. Верность родине. Пример предков. Советы равных. Оставаться верным России и следовать примеру предков Романовых, которые никогда не мнили себя больше своей империи, означало допустить, что Советскому правительству следует помогать, не препятствовать его экспериментам и желать успеха в том, в чём Романовы потерпели неудачу.

Оставались ещё советы равных. За одним-единственным исключением, они все считали меня сумасшедшим. Как это ни покажется невероятным, я нашёл понимание и поддержку в лице одного европейского монарха, известного проницательностью своих суждений.

Окажись вы в моём положении, - спросил я его напрямик, - позволили ли бы вы своей личной обиде и жажде мщения заслонить заботу о будущем вашей страны?

Вопрос заинтересовал его. Он всё серьёзно взвесил и предложил мне перефразировать вопрос.

Давайте выразим это иначе, - сказал он, словно обращался к совету министров. - Что гуще: кровь или то, что я назвал бы «имперской субстанцией»? Что дороже: жизнь ваших родственников или дальнейшее воплощение имперской идеи? Мой вопрос - это ответ на ваш. Если то, что вы любили в России, сводилось единственно к вашей семье, то вы никогда не сможете простить Советы. Но если вам суждено прожить свою жизнь, подобно мне желая сохранения империи, будь то под нынешним знаменем или под красным флагом победившей революции - то зачем колебаться? Почему не найти в себе достаточно мужества и не признать достижения тех, кто сменил вас?»

Александр Михайлович так и не раскрыл имя своего августейшего собеседника. Но я уверен, что речь шла о принце Уэльском Альберте Эдварде. Если бы он жил сейчас, то наши либералы окрестили бы его «красно-коричневым принцем». На престол под именем Эдуарда VIII он вступит ровно через три года после смерти Александра Михайловича. Он во многом был похож на Александра Михайловича, его жизнеописание ещё ждёт своих исследователей.

В эмиграции Александр Михайлович жил продажей своей большой коллекции античных монет и многих других драгоценностей. «Ксенин жемчуг мы прожили ровно за три года», - пишет великий князь. И именно увлечение нумизматикой, так неприветствуемое его родными и близкими в прошлой жизни, теперь спасало Александра Михайловича. «Ещё более странно было, что возможности уплатить по счетам в Париже и получить краткую передышку могло дать мне лишь то, что всегда считали «чистым безумием» и «дорогой забавой» непутёвого члена императорской семьи, - писал великий князь. - Просматривая записи, я вспомнил слова своего отца: «Только подумай, Сандро, какие возможности ты упускаешь. Да если бы ты вложил хоть крупицу того, что тратишь, роясь в земле в Крыму, в надёжные акции и государственные облигации, ты удвоил бы свой годовой доход и никогда бы ни в чём не нуждался. Не нравятся акции и облигации - купи нефтеносные земли, медь, марганец, недвижимость, но, ради Бога, прекрати расшвыривать деньги на этих дурацких древних греков».

Что делал бы я в январе 1919-го, послушайся я советов моего практичного отца и оставь занятия археологией в 1900-х? Акции и облигации? Они пачками лежали в моём банковском сейфе в С.-Петербурге, но даже укравшие их большевики ни копейки не могли за них выручить, поскольку компании, выпустившие эти акции, развалились в революцию.

Нефтеносные земли? Медь? Марганец? Недвижимость? Всё это у меня было, но я никак не мог убедить портного с рю дю Фобур Сент-Оноре обменять пару фланелевых брюк на право владения моими доходными домами в С.-Петербурге или нефтеносными землями на Кавказе.

«Безумие окупается», - сказал я сам себе с чувством».

Кроме того, довольно много давали лекции во время его поездок в США. Там с удовольствием принимали настоящего великого князя. Десятки других Лжемихаилов, Лжеанастасий, Лжеалексеев и т.д. успели изрядно поднадоесть янки. Первое долгосрочное предложение от одного нью-йоркского лектория поступило летом 1928 года. И вот через пятнадцать лет после своего последнего посещения Александр Михайлович вновь оказался в Соединённых Штатах, где его встретил сын Дмитрий, покинувший Европу четырьмя годами ранее.

Американцы встретили великого князя в роли лектора неоднозначно: «Некоторые из них всполошились: их дочери были замужем за европейскими титулованными особами, и то обстоятельство, что великий князь разъезжает по стране и якшается с членами бизнес-клуба «Ротари», могло отразиться на социальном статусе их зятьев. Некоторые пришли в бешенство: я осмелился оскорбить священных коров либерализма и открыто выразил свои симпатии к людям дела. Некоторые говорили открыто и не стесняясь выражать свои убеждения: есть демократия или нет её, им нужна помощь воскресных школ и церквей, чтобы держать массы под присмотром».

За три зимы, проведённые в Америке, великий князь Александр Михайлович прочёл там 67 лекций.

Случались в Америке и казусы. Так, однажды Александр Михайлович прочёл в анонсе о своей предстоящей лекции: «Сегодня вечером в Новой баптистской церкви ожидается большой наплыв публики по случаю лекции русского великого князя Александра на тему…»

«Дело было не только в моём суеверии по поводу всего и вся, имеющего отношение к церкви, - вспоминает Александр Михайлович. - Но и в том, что основная часть моей лекции была посвящена «банкротству официального христианства». Когда мой менеджер обещал «самую что ни на есть достойную обстановку», я думал, он просто хочет сказать, что мне не придётся выступать в цирке. Откуда мне или любому другому европейцу было знать, что церковь можно снять для лекции? Будь это католическая церковь или синагога, я мог бы по крайней мере рассчитывать на чувство юмора прихожан, но баптистский молельный дом! Я содрогнулся…

Пастор оказался приятным, живым человеком. Его рукопожатие и манера разговаривать заставили меня усомниться в правильности моих представлений о баптистах. Он вполне мог сойти за нью-йоркского биржевого маклера…

Церковь была битком набита. Пастор сообщил, что в зале присутствуют восемьсот пятьдесят человек, но мне они казались восьмьюстами пятьюдесятью тысячами. Ни разу в жизни я ещё не был так напуган. Когда пастор произнёс: «Мне выпала большая честь представить вам великого русского князя Александра», - мои руки задрожали, а в горле пересохло. Я поднялся и хотел уже было пройти к кафедре, как вдруг грянуло «Боже, Царя храни», и я увидел, что мои слушатели встают. Я оцепенел. Впервые за одиннадцать лет я слышал эту мелодию.

Секретарь сказал мне потом, что я побледнел, как труп. Лично я ничего не помню. Иногда мне кажется, что я просто уснул в своей нью-йоркской гостинице и увидел во сне, будто читаю лекцию в новой баптистской церкви в Гранд-Рапиде. Местные газеты написали, что я говорил «ясным мелодичным голосом, без единого намёка на переживания или горечь». Сомневаюсь.

После того дня я прочёл ещё шестьдесят шесть лекций. В церквях, университетах, женских клубах и частных домах. Я никогда не оспаривал условий договора, место или время, настаивая на одном-единственном пункте: русский национальный гимн не должен исполняться ни до, ни после, ни во время моих лекций. Пережить самоубийство империи нетрудно. Услышать её голос одиннадцать лет спустя - смерти подобно» .

Во время последнего визита в 1930 году Александр Михайлович поразил американцев. В каждый свой приезд он получал кипу приглашений. Великий князь прекрасно понимал, что приглашают его не от большой любви или от сильных впечатлений от его лекций, а «в Манхэттене считалось хорошим тоном втиснуть русского с «трагической судьбой» между британским малым, знающим, что не в порядке у американок, и немецким экономистом, озабоченным будущим золотого стандарта».

На этот раз Александр Михайлович получил одновременно три самых интересных за всю его американскую эпопею приглашения. Группа видных лидеров нью-йоркских иудаистов пригласила его отужинать с ними и обсудить так называемый еврейский вопрос. Знакомые из Детройта просили приехать познакомиться с Генри Фордом, а в Клубе армии и флота предложили выступить с речью на тему пятилетнего плана.

Об этом визите Александр Михайлович писал: «Ещё более жаркие дебаты ожидали меня в Клубе армии и флота. Его руководство считало само собой разумеющимся, что я буду проклинать Советскую Россию и предскажу неминуемый крах пятилетнему плану. От этого я отказался. Ничто не претит мне больше, нежели тот спектакль, когда русский изгнанник даёт жажде возмездия заглушить свою национальную гордость. В беседе с членами Клуба армии и флота я дал понять, что я прежде всего русский и лишь потом великий князь. Я, как мог, описал им неограниченные ресурсы России и сказал, что не сомневаюсь в успешном выполнении пятилетки.

На это может уйти, - добавил я, - ещё год-другой, но если говорить о будущем, то этот план не просто будет выполнен - за ним должен последовать новый план, возможно, десятилетний или даже пятнадцатилетний. Россия больше никогда не опустится до положения мирового отстойника. Ни один царь никогда не смог бы претворить в жизнь столь грандиозную программу, потому что его действия сковывали слишком многие принципы, дипломатические и прочие. Нынешние правители России - реалисты. Они беспринципны - в том смысле, в каком был беспринципен Пётр Великий. Они так же беспринципны, как ваши железнодорожные короли полвека назад или ваши банкиры сегодня, с той единственной разницей, что в их случае мы имеем дело с большей человеческой честностью и бескорыстием».

И вот великий князь снова в Европе, в Монте-Карло. Он один сидит в опустевшем кафе. Перед ним бутылка поддельного коньяка «Наполеон»: «Скрипач закончил играть. Все уже ушли. Я один. Я не досадую на себя за размышления о том, что принадлежит далёкому прошлому… Очень скоро и мне придётся уйти. Я повидал на своём веку столько войн, что потерял способность отличить «героизм» от «трусости». Тот, кто пытается быть кем-то другим вместо того, чтобы идти через раскрытые двери - герой он или же трус? Уверен, что не знаю. Однако я знаю, что самые сильные переживания и самые увлекательные приключения в моей жизни казались мне поначалу такой рутиной, таким невезением.

Если я сейчас встану и пойду по улице к железнодорожной насыпи, я, несомненно, припомню многих других, кого уже нет, кого я провожал и встречал когда-то на вокзале Монте-Карло. Отца. Братьев. Сестру. Короля Эдуарда. Когда они были живы, я завидовал им. Теперь мне их жаль. Им так и не представилась возможность испытать то, что испытал я, и взглянуть на себя со стороны…

…Смеркается. Автомобили, проезжающие перед входом в казино, включают фары. У рулетки меня ждут знакомые, но я устал от прошлого, и мне претит встречаться с призраками казино. Это скверные, второсортные призраки. Они говорят с акцентом бессильной ненависти и мелочной жадности. В своих прежних инкарнациях они, наверное, были политиками. Их стоило давным-давно похоронить».

В начале января 1933 года здоровье великого князя резко ухудшилось. Тогда он жил в маленьком городке Ментона на Лазурном Берегу. Там на вилле Сен-Терез в нескольких километрах от итальянской границы ждала его верная подруга по Киеву Ольга Васильева. «Если бы не она [великая княгиня Ольга. - А.Ш.] и не молодая сестра милосердия по фамилии Васильева, я был бы самым одиноким человеком в мире в критические дни войны», - вспоминал великий князь. Теперь она вышла замуж за капитана Николая Чирикова. Ольга и её муж ухаживали за больным. Приехавшая вскоре Ирина Юсупова не отходила от отца. 26 февраля 1933 года великий князь Александр Михайлович скончался.

Похороны великого князя были скромными. На них приехали зять Феликс Юсупов и сыновья Андрей, Фёдор и Дмитрий. Жены не было. Великая княгиня Ксения Александровна прожила ещё 27 лет и умерла в апреле 1960 года в Англии. Однако согласно завещанию тело её было перевезено во Францию на Лазурный Берег и погребено рядом с мужем.