Современные развитые капиталистические страны тратят колоссальные денежные средства, что бы представить капитализм как единственная правильная человеческая формация в мире. Они тратят баснословные средства на создание всевозможных аналитических центров, которые создают идеологию капитализма, направленную на сохранение существующего порядка, где правят богатые элиты, родословная которых уходит вглубь веков, когда были короли и толстосумы, разбогатевшие на ограблении своего народа.
Современное развитие людей не позволяет им, как и раньше цинично грабить людей. Они объединились с государственной машиной этих государств, и за счет государства продолжают богатеть, а простых людей делать беднее. Давайте возьмем любую европейскую страну. Везде идет сокращение рабочих мест, людей выбрасывают на улицу. А что это означает? Что государство сознательно, умышленно приговаривает этих людей к смерти, так как без работы этим людям нечего будет, есть и они умрут. В то же время зарплаты у государственных чиновников баснословные и все они представители бизнеса и имеют немалый доход, но никогда они не захотят поправлять трудности государства за свой счет. Только за счет народа.
В то же время у капитализма должна быть своя идеология, которая говорила бы народу, что мы все живущие в этом государстве одна большая семья и что беды и страдания народа не чужды государственным чиновникам и элитам этих государств. Яркий пример тому Англия. Посмотрите, какая мощная идеология просматривается во всех поступках королевского дома Англии. Своего сына отправили служить в Афганистан. Идеология равенства. Королева сама как простая крестьянка сажает в своем королевском саду на выкопанных грядках овощи и их, затем продают людям. Идеология трудолюбия. Королева отказалась от личной машины и один раз проехала на общественном транспорте, а премьер министр Англии для сохранения бюджета страны, несколько раз проехал в общественном метрополитене. Идеология бережливости. В королевской семье родился сын, счастья ему и здоровья, но и ту связь с народом, всеобщая радость. Идеология материнского счастья. В Бельгии недавно было празднование приведение к присяге нового короля, на все потратили 400 тыс. долларов, столько же тратит провинциальный город в России на празднование Дня Города. Жена Обамы у белого дома выращивает на грядках овощи, показывая всем американцам, что они бережливо тратят государственные деньги. В Италии весь парламент отказался от третьей части зарплаты, что бы у государства было больше денег. Кругом одна идеология богатых.
А что же в России? В России нет никакой идеологии. Медведев став премьер-министром, сразу же поднял зарплату всем своим чиновникам. По его примеру все губернаторы стали поднимать себе зарплату, а за ним и весь чиновничий аппарат поднял себе зарплату. Сразу же заголосили депутаты Государственной Думы, что у них очень маленькая зарплата, а они как шахтеры не вылезают из-из своего стола. И такой разврат идет на всей вертикали власти. Почему же все богачи мира показывают своему народу фальшивую заботу о своем народе. Они, показывая своими поступками, что они равные с народом, что их сыновья служат, а армии, что они как крестьяне работают в огороде, что они берегут государственные деньги и ездят на общественном транспорте, что они отказываются от части своей зарплаты. Все это делается для того, что бы показать всем, что они и есть часть народа. В России все чиновники, вся государственная машина, почему то всячески хочет показать народу России, что они не равные с нами, а стоят над народом России. Все они болеют болезнью российского помещика, потому что в России нет никакой идеологии.
Капитализм, социализм, коммунизм - формы экономического устройства общества. Их можно назвать этапами отношений. Многие мыслители занимались их изучением. У разных авторов различные взгляды на капитализм и социализ м, на другие модели, которые пришли им на смену, и последствия их существования. Рассмотрим далее основные концепции.
Система капитализма и социализма
Капитализмом называют экономическую модель производства и распределения, которая базируется на частной собственности, свободе предпринимательской деятельности, юридическом равенстве хозяйствующих субъектов. Ключевым критерием при принятии решений в таких условиях является стремление увеличить капитал, получить максимальную прибыль.
Произошел далеко не во всех странах. Определяющим критерием для последовательного их существования была форма государственного устройства. Между тем признаки капитализма и социализма свойственны в той или иной степени экономическим моделям практически всех стран. В отдельных государствах господство капитала сохраняется и сегодня.
Если провести поверхностное сравнение капитализма и социализма , можно отметить, что между ними существует тесная связь. Первое понятие является экономической абстракцией. В ней отражены характерные черты хозяйственной модели на определенной стадии развития. Однако реальная экономика любой страны никогда не базировалась исключительно на частнособственнических отношениях, а предпринимательство никогда не было абсолютно свободным.
Переход от капитализма к социализму в ряде стран был весьма болезненным. Он сопровождался народными потрясениями, революциями. При этом уничтожались целые классы общества. Таким, например, был переход от капитализма к социализму в России .
Отличительные признаки моделей
Разные страны развивались и переходили на те или иные этапы в разное время. Зависело это от многих факторов. На Западе, к примеру, долгое время господствовал феодализм. Капитализм и социализм стали следующими ступенями развития общества. Однако последний сохранился в восточных странах.
Несмотря на то что между капитализмом и социализмом есть немало различий, первый имеет ряд несвойственных ему черт. Среди них:
- Ограничение владения имуществом, в том числе по размерам участков земли и недвижимости.
- Антимонопольные правила.
- Таможенные барьеры.
Капитализм, социализм и демократия
Шумпетер - американский и австрийский экономист - предложил такое понятие, как "созидательное разрушение". Для него капитализм ассоциировался с частной собственностью, экономикой предпринимательства, рыночным механизмом.
Шумпетер изучал экономическую динамику изменений в обществе. Возникновение капитализма, социализма и демократии он объяснял появлением инноваций. За счет их внедрения в разные возможности, ресурсы и прочие производственные факторы субъекты начинают создавать что-то новое.
Шумпетер полагал, что капитализм позволил достичь невиданного ранее уровня благосостояния и личной свободы. Между тем будущее этой модели он оценивал весьма пессимистично. Автор считал, что дальнейшее развитие общества уничтожит капитализм. Либерализм и социализм станут следствием его проникновения во все социальные сферы жизни. То есть фактически успех модели приведет к ее краху. Объяснял такие последствия автор тем, что новые системы уничтожат условия, на которых может существовать капитализм: или социализм (в России так и произошло, например), или иная другая новая модель в любом случае придет ему на смену.
В своих работах Шумпетер особое внимание уделял и демократии. Автор анализировал , формулировал вероятное дальнейшее развитие общества. В рамках исследований ключевым вопросом являлась проблема соотношения между социалистической моделью организации и демократической формой правления.
Изучая развитие советского государства, в котором последовательно распространялись капитализм, социализм, коммунизм , изменения были преждевременными. Ситуацию в стране Шумпетер считал социализмом в искаженной форме. Для решения экономических задач власть использовала диктаторские методы. Автору ближе английский и скандинавский социал-демократический строй. Сравнивая развитие капитализма и социализма в разных странах, эти системы представлялись ему наименьшим злом.
Сравнительная характеристика
Рассмотрим, чем отличается капитализм от социализма . Разные мыслители выделяют различные признаки той и другой модели. Основными общими характеристиками социализма можно считать:
- Всеобщее равенство.
- Ограничение частнособственнических отношений.
В отличие от капитализма, при социализме субъектам можно было иметь предметы только в личной собственности. Капиталистические предприятия при этом заменялись корпоративными. Для социализма свойственно формирование коммун. Внутри этих объединений все имущество общее.
Социалисты выступали против капиталистов в основном потому, что для достижения своих целей последние эксплуатировали людей. При этом существовало четкое разграничение классов. С развитием частнособственнических отношений разделение слоев становилось все более отчетливым.
Различия социализма и капитализма особенно ярко проявлялись в России. Люди, недовольные условиями жизни и труда, выступали за справедливость и равенство, искоренение угнетения, которое было широко распространено в стране. В других воспринимался не так болезненно. Дело в том, что другие общества быстрее прошли свою трансформацию. Социалисты считали уничтожение частнособственнических отношений в качестве одного из способов достижения конечной цели - формирования организованного общества.
Концепция Мизеса
Целью социализма, по мнению автора, является передача производственных средств из частной собственности во владение государства. Это необходимо для устранения эксплуатации. В капиталистическом обществе человек был отстранен от результатов своего труда. Задача социализма - приблизить индивида к благам, уменьшить дифференциацию дохода. Результатом должно стать гармоничное и свободное развитие личности.
Вместе с тем могут сохраняться элементы неравенства, однако они не должны препятствовать для достижения целей.
Направления
Сегодня в социализме выделяют 2 ключевых течения: марксизм и анархизм.
По мнению представителей второго направления, в рамках государственного социализма будет сохраняться эксплуатация народа, отстранение человека от благ, прочие проблемы. Соответственно, полагают анархисты, реальный социализм можно установить только при уничтожении государства.
Марксисты называли социализмом модель организации общества на этапе перехода от капитализма к коммунизму. Другими словами, они не считали эту модель идеальной. Социализм был для марксистов своего рода подготовительным этапом к созданию общества социальной справедливости. Поскольку социализм следует за капитализмом, то в нем сохраняются капиталистические признаки.
Основные идеи социализма
В соответствии с поставленными целями формировались программы их достижения.
Результат труда, в частности, предполагалось распределять согласно вкладу каждого индивидуального производителя. Ему должна была выдаваться квитанция, в которой отражался объем его труда. В соответствии с ним производитель мог получить предметы потребления из общественного запаса.
Господствующим при социализме провозглашался принцип эквивалентности. В соответствии с ним, обменивались одинаковые объемы труда. Однако поскольку разные люди имеют различные способности, то получать они должны неодинаковую часть предметов потребления.
В собственности людей не может быть ничего, кроме личных предметов потребления. В отличие от капитализма, в социализме частное предпринимательство было уголовным преступлением.
Манифест коммунистов
Коммунистическая партия сформировалась после устранения капитализма. Свою программу коммунисты основывали на социалистических идеях. В Манифесте были отражены следующие признаки нового строя:
- Экспроприация собственности на землю, использование ренты для покрытия государственных издержек.
- Установление высокого прогрессивного налога.
- Отмена наследственного права.
- Конфискация имущества, принадлежащего мятежникам и эмигрантам.
- Централизация кредитных ресурсов в руках государства путем формирования госбанка с государственным капиталом и монополией власти.
- Увеличение количества госпредприятий, орудий производства, улучшение земель, расчистка их под пашню по единому плану.
- Установление на транспорт.
- Объединение промышленности и земледелия, постепенное устранение различий между городом и деревней.
- Одинаковая трудовая повинность для всех.
- Бесплатное общественное воспитание детей, прекращение эксплуатации детского труда на фабриках.
Особенности возникновения социализма
Идеология развивалась в течение довольно продолжительного времени. Однако сам термин "социализм" появился впервые только в 30-е гг. 19 столетия. Его автором считается французский теоретик Пьер Леру. В 1934 г. им была опубликована статья "Об индивидуализме и социализме".
Первые идеи о формировании возникли еще в 16 столетии. В них выражался стихийный протест низших (эксплуатируемых) слоев в период начального этапа накопления капитала. Идеи об идеальном обществе, соответствующем человеческой природе, в котором отсутствует эксплуатация, а низший класс имеет все блага, стали именовать утопическим социализмом. Основоположниками концепции считаются Т. Мор и Т. Кампанелла. Они полагали, что общественная собственность обеспечит формирование условий лдя справедливого распределения благ, равенства, социального мира и благополучия населения.
Развитие теории в течение 17-19 вв.
Достаточно много мыслителей пыталось найти формулу идеального мира, поскольку в изобиловавшем богатствами капиталистическом обществе существовало огромное число нищих людей.
Особый вклад в развитие социалистических концепций внесли А. Сен-Симон, Ш. Фурье, Р. Оуэн. Они формировали свои идеи под влиянием событий во Франции (Великая Революция), а также активного развития капитала.
Стоит сказать, что концепции теоретиков социалистического утопизма порой существенно расходились. Однако все они полагали, что в обществе сформировались условия для незамедлительных преобразований на справедливых условиях. Инициаторами реформ должны были стать те, кто занимал высокие позиции в обществе. Имущие люди должны помочь бедным, обеспечить всем счастливую жизнь. Социалистическая идеология была направлена на защиту интересов рабочего класса, провозглашала социальный прогресс.
Основные принципы
Социалисты провозглашали следующие идеи:
- От каждого индивида по его способностям, каждой способности по делам.
- Гармоничное и всестороннее развитие личности.
- Устранение различий между деревней и городом.
- Разнообразие духовного и физического труда.
- Свободное развитие каждого индивида как условие развития всего общества.
Утописты в определенной степени были максималистами. Они считали, что в обществе должны быть счастливы или все сразу, или вообще никто.
Идеология пролетариата
К достижению всеобщего благосостояния стремились и коммунисты. Коммунизм считается крайним проявлением социализма. Эта идеология отличалась большей последовательностью в стремлении реформировать общество с помощью установления коллективной собственности в отношении средств производства, а в некоторых случаях и предметов потребления.
В самом начале 19 столетия сформировался марксизм. Он рассматривался как теоретическая база пролетарского движения. Марксом и Энгельсом была сформулирована социально-политическая, экономическая и философская теория, оказавшая огромное влияние на развитие общества во второй половины 19 начала 20 вв. и марксизм стали считаться синонимами.
Общество, по мнению Маркса, не является открытой моделью счастливого строя. Коммунизм, считали марксисты, - это закономерный результат развития цивилизации.
Последователи концепции полагали, что капиталистические отношения формируют условия для социальной революции, устранению частной собственности, перехода к социализму. Марксисты выделяли ключевое противоречие модели: оно возникало между общественной природой труда, сформированной рынком и промышленностью, и частной собственностью на производственные средства.
Капитализм, по мнению марксистов, создал своего уничтожителя - пролетариат. Освобождение трудящегося народа - цель социальной революции. При этом пролетариат, освобождая себя, устраняет формы эксплуатации и в отношении всех трудящихся.
К социализму, по мнению марксистов, общество может прийти только в процессе исторического творчества рабочего класса. А оно, в свою очередь, должно воплотиться через социальную революцию. В результате достижение социализма стало целью миллионов людей.
Становление коммунистической формации
Этот процесс, по мнению Маркса и Энгельса, предполагает несколько стадий:
- Переходный период.
- Установление социализма.
- Коммунизм.
Развитие новой модели - процесс длительный. Он должен основываться на гуманистических принципах, провозглашающих человека высшей ценностью.
Коммунизм позволяет, по мнению марксистов, сформировать и сознательных тружеников. В нем должно установиться общественное самоуправление. При этом государство как административный механизм должен перестать существовать. В коммунистическом обществе не должно быть классов, а должно воплотиться в установке "От каждого индивида по способностям и каждому - по потребностям".
Маркс считал коммунизм путем к безграничному расцвету человека, свободного от эксплуатации, началом подлинной истории.
Демократический социализм
На современном этапе развития общества сформировано огромное количество различных политических и общественных течений. Идеология социал-демократии, столь популярной в настоящее время, корнями уходит к реформистскому направлению во 2 Интернационале. Его идеи представлены в трудах Бернштейна, Фольмара, Жореса и пр. Особое влияние на нее оказали и концепции либерального реформизма, в числе которых и кейнсианство.
Отличительная черта социал-демократической идеологии - стремление к реформизму. Концепция обосновывает политику регулирования, перераспределения прибыли в рыночной экономике. Один из видных теоретиков Второго Интернационала Бернштейн категорически отрицал неизбежность уничтожения капитализма и наступление в связи с этим социализма. Он полагал, что социализм нельзя сводить к замене частнособственнических отношений общественными. Путем к нему является поиск новых коллективных форм производства в условиях мирного становления капиталистической экономической модели и политической демократии. Лозунгом реформистов стало высказывание "Цель - ничто, движение - все".
Современная концепция
Ее общие черты были описаны в 50-е гг. прошлого века. Основой концепции стала Декларация, принятая на международной конференции во Франкфурте-на-Майне.
В соответствии с программными документами, демократический социализм является путем, отличным и от капитализма, и от действительного социализма. Первый, как считали приверженцы концепции, позволил создать огромное количество производительных сил, но вместе с этим возвысил право собственности над правами гражданина. Коммунисты, в свою очередь, уничтожили свободу, создав другое классовое общество, новую, но неэффективную экономическую модель, основанную на принудительной трудовой деятельности.
Социал-демократы придают одинаковое значение принципам индивидуальной свободы, солидарности и справедливости. По их мнению, различие капитализма и социализма состоит не в схеме организации экономики, а в положении, которое занимает в обществе человек, в его свободе, возможности участвовать в принятии значимых для государства решениях, праве реализовать себя в той или иной области.
Государственный социализм
Выделяют 2 его формы:
- Основанный на абсолютном государственном контроле над экономикой. Примером являются командно-административная и плановая системы.
- Рыночный социализм. Под ним понимают такую экономическую модель, в которой приоритет отдается государственной собственности, но при этом реализуются принципы рыночной экономики.
В рамках рыночного социализма зачастую устанавливается самоуправление на предприятиях. Утверждается положение о том, что самоуправление (не только в производственной сфере, но и в обществе в целом) выступает в качестве первого элемента социалистичности.
Для этого, как считает Базгалин, необходимо развить формы свободной самостоятельной организации граждан - от всенародного учета до самоуправления и демократического планирования.
Недостатками рыночного социализма можно считать его способность воспроизводить многие проблемы капитализма, в том числе и социальное неравенство, нестабильность, негативное влияние на природу. Однако приверженцы этого направления развития общества полагают, что все эти проблемы должны быть устранены активным государственным вмешательством.
Современность (Modernity) была насквозь идеологизированной эпохой. Она такой уродилась. Идеология - “фирменный знак”, изоморфа Современности. До такой степени, что мы себе не можем представить без- и внеидеологического сознания и бытия. До такой степени, что любую систему идей, любую “идейно-политическую форму”, будь то светская или религиозная, отождествляем с идеологией, квалифицируем как ту или иную идеологию. Поэтому в один ряд попадают “либеральная идеология” и “идеология национализма”, “христианская идеология” и “идеология ислама”, “идеология империалистического разбоя” и “шовинистическая идеология”, “марксистско-ленинская идеология” и “идеология великодержавности”, “идеология национально-освободительного движения” и “идеология апартеида” и т.д.
Ясно, однако, что во всех этих случаях термин “идеология” употребляется в различных, порой несопоставимых смыслах; в этот термин вкладывается принципиально различное содержание. В результате термин “идеология” становится столь широким и всеобъемлющим, что лишается не только специфически научного, но и практического смысла: под “исламской идеологией”, “шовинистической идеологией” и “либеральной идеологией” скрываются столь разные, качественно несопоставимые сущности, что употребление по отношению к ним одного и того же термина “идеология” превращает последний в поверхностную метафору. Все оказывается идеологией: бытовые представления - “идеология”, и светские идеи - “идеология”, и религиозные представления - “идеология”. Но в таком случае, зачем термин “идеология” - есть “здравый смысл”, есть “религия”, есть… Нет термина для светских идей, выходящих за узкие рамки здравого смысла и тесно связанных с некими политическими целями. Последние не только предполагают наличие политики, отсутствующей как явление в докапиталистических обществах, и принятие обществом идеи развития как поступательного, прогрессивного развития, что опять-таки характерно только для капитализма.
Действительно, в докапиталистические эпохи и в докапиталистических обществах ни о какой идеологии не слышали, в ней не было нужды: и угнетатели и угнетенные артикулировали свои проблемы на религиозном языке в разных его вариантах (“господская религия - народная религия”, “большая традиция - малая традиция”). “Цель” угнетенных была естественной: как правило - возвращение в прошлое, в “Золотой век”, когда господа уважали “моральную экономику” крестьянина. Несколько сложнее обстояло дело в христианском средневековом социуме с его футуристичным катастрофизмом, но и там цели социальных движений формировались на языке религии, обходились ею, поворачивая ее против сильных мира сего. А когда и почему возникла нужда в идеологии? Когда появилось слово “идеология”?
Французский словарь “Робер” датирует первое употребление слова “идеология” 1796 г., а слова “идеолог” - 1800 г. “Запустил” термин “идеология” граф А.Л.К.Дестют де Траси. Он разъяснил его 20 июня 1796 г. в докладе “Проект идеологии”, прочитанном в Национальном институте наук и искусства, а затем в книге “Элементы идеологии” (1801). Для изобретателя термина идеология означала философскую систему, объектом которой были идеи и законы их формирования. Однако со временем, в 1820-1830-е годы, этот термин стал означать комплекс идей и ценностей, связанных не только и даже не столько с идеями, с “идеальным”, а с реальным обществом, с социальными процессами. Интересно, что резко отрицательно к “идеологам”, лидером которых был Дестют де Траси, отнеслись Наполеон, а позднее Маркс.
То, что некий термин, некое слово фиксируется определенной датой, не означает, что реальность, отражаемая этим термином, вообще не существовала. Но это также означает, что она возникла сравнительно недавно. И все же - “вначале было Слово” . Только терминологическая фиксация некой реальности превращает ее в социальный факт, в факт общественной жизни, творит ее как таковой. Это ученые не всегда следуют декартовскому правилу: “Определяйте значение слов” . Общество, как правило, придерживается его и фиксирует новинку - иногда устами ученых мужей, иногда просто с помощью “voxpopuli”.
Стремились ли Дестют де Траси и его коллеги “идеологи” к созданию некой единой и цельной идеологической схемы? Возможно, да. Собственно, контуры некой “единой и неделимой” протоидеологии западного (“раннекапиталистического”) общества как противостоящей религии проглядывали в Просвещении. В этом смысле “идеология” “идеологов” была, по-видимому, крайней точкой, последней попыткой такую идеологию создать. Не вышло. Через несколько десятилетий вместо одной идеологии возникли целых три: консерватизм, либерализм и социализм. Иными словами, Идеология западного общества капиталистической эпохи оформилась как тримодальное явление. По-видимому, было в сущности и логике капитализма, его развития в начале XIX в. нечто такое, что вызывало в качестве реакции возникновение идеологии/идеологий. Думаю, И.Валлерстайн правильно указал на это почти магическое нечто: изменение.
По мнению Валлерстайна, всемирно-историческое значение Великой французской революции заключалось в том, что после нее и в результате нее изменение (изменения) стало восприниматься как нормальное и неизбежное. Различия касались отношения к этой норме, ее конкретной форме, стремления затормозить или ускорить изменения, однако сам процесс изменений как структурная реальность стал признанным нормальным фактом социальной реальности. “Это широко распространенное признание и принятие нормальности изменения представляло фундаментальную культурную трансформацию капиталистической мир-экономики” .
Я бы добавил к тезису Валлерстайна о значении Французской политической революции английскую промышленную революцию, подкрепившую идею нормальности (политических) изменений экономически, производственно. Однако сам тезис представляется мне верным. Проследим за его развитием. Валлерстайн рассматривает идеологию/идеологии, во-первых, как институт, во-вторых, не изолированно, а в единстве с двумя другими институтами - социальными науками и движениями. Вся эта институциональная триада была результатом Французской революции (включая наполеоновские войны) и реакцией на нее. Нельзя не согласиться с отцом - основателем мир-системного анализа и в том, что идеология - это не просто мировоззрение, не просто Weltanschauung, не просто некая интерпретация мира и человека - все это характеризует и религию, и мифологию. Идеология - это такое особое мировоззрение, пишет И.Валлерстайн, которое “сознательно и коллективно формулируется с сознательными политическими целями… этот особый вид Weltanschauung может быть сконструирован только в ситуации, когда общественный дискурс признал нормальность изменения. Потребность в сознательной формулировке идеологии появляется только тогда, когда верят, что изменение нормально и поэтому полезно сформулировать сознательные среднесрочные политические цели” . Здесь, однако, следует кое-что добавить.
Во-первых, возможность ставить политические цели есть только там, где существует политическая среда, где сфера политики обособилась, выделилась из социального целого. В Европе (а политика и существовала только в Европе, став “роскошью Европейской цивилизации”) политика предшествует идеологии, возникает раньше ее. Хотя, безусловно, пожалуй, именно идеология окончательно формирует политическое как феномен и институт.
Во-вторых, представляется, Валлерстайн не вполне точен, когда увязывает идеологию с политическими целями. Те цели, о которых он говорит, на самом деле являются социальными (социально-экономическими) или, в лучшем случае, социально-политическими. Политическими же являются средства достижения этих целей, которые, будучи долгосрочными или среднесрочными, сами могут стать целями или целесредствами для достижения неких целей. Говорил же Ганди, что на самом деле противоречия между целями и средствами нет: средства достижения целей становятся целями - на какое-то время, а то и навсегда, по крайней мере, в политике. Полагаю, что, отождествляя социальные цели с политическими, И.Валлерстайн излишне политизирует проблему идеологии, недооценивая ее социальный аспект. Впрочем, и работы Валлерстайна, и мир-системный анализ - очень политизированы, в чем имеются как свои плюсы, так и минусы. Тем не менее различение социального и политического - при тесной связи этих измерений - в “системоопределяющих” целях идеологий представляется важным, в том числе и потому, что позволяет увидеть всю сложность явления идеологии; политизация в определении идеологии может примитивизировать последнюю до роли политической дубинки. Разумеется, идеологию можно использовать в качестве такой дубинки, но это не значит, что она является таковой. Равно как и не исчерпывается полностью теми характеристиками, которые предложил Валлерстайн, во многом упростивший, “спрямивший” в своих работах понятие идеологии.
Итак, согласно Валлерстайну, три возникшие в начале XIXв. идеологии - консерватизм, либерализм и марксизм - в самом общем плане отличались друг от друга отношением к изменению и конституировали себя как три различных ответа (и соответствующие им комплексы задач) на проблему изменения, развития. Три возможных ответа на вопрос о неизбежных изменениях таковы:
1) отрицательное отношение к изменениям, отсюда стремление затормозить их, подморозить;
2) положительное отношение к изменению, но принятие только постепенных изменений, основанных на преемственности;
3) положительное отношение к изменению, но неприятие постепенных изменений, а акцентирование революционных изменений, основанных на разрыве преемственности .
Первый ответ - консерватизм, второй - либерализм, третий - марксизм. Валлерстайн подчеркивает, что третья идеология - именно марксизм, а не социализм, поскольку “со временем единственным видом социалистической мысли, действительно качественно отличавшейся от либерализма как идеологии, был марксизм” . Повторю еще раз: определение идеологии и трех идеологий на основе их отношения к феномену изменения, развития - это самое общее и грубое приближение к проблеме. Но, говоря о том, что возможны и другие подходы к идеологии - от К.Мангейма и К.Поппера до М.Фуко, Ж.Бодрийяра, Ю.Хабермаса и А.Зиновьева - отмечу, что консерватизм, либерализм и марксизм имеют много существеннейших отличий, не связанных непосредственно с проблемой развития, а имеющих отношение, например, к разным способам идейного, ценностного отношения к религии, власти, к традициям исторического развития и т.д.
Если не учитывать все эти различия, нюансы и тонкости и сводить все к проблеме развития, то при определенном подходе, как это, кстати и произошло у Валлерстайна, можно получить Вудро Вильсона и Ленина в качестве представителей глобального либерализма - только потому, что оба ставили задачу самоопределения наций и обеспечения национального развития . Но по такой логике к “глобальным либералам” надо добавить Гитлера, разве он был против названных выше задач? Ясно, что гиперэкономизация определения идеологии, будь то консерватизм или либерализм, ведет, в конечном счете, к карикатуре, вульгаризации . Другое дело - учет экономической “переменной” и анализ того, интересы преимущественно каких социально-экономических групп отражает и выражает данная идеология.
Под таким - в большей степени внешним - углом, а также с общеоперациональной точки зрения типология идеологии Валлерстайна вполне может быть использована.
Три идеологических ответа, на феномен изменения/развития, по-видимому, исчерпали число возможных идеологий, институционализируемых в капиталистической мир-экономике XIXв. Действительно: качественно, принципиально различных и несводимых типов отношения к изменению может быть три - отсюда исходно три и только три идеологии. Как тут не поверить, что число правит миром? Да здравствует Пифагор! Однако “три” как число возможных базовых идеологий Современности и тримодальность идеологии как явления вытекают не только из предложенной Валлерстайном перспективы, но и из самой логики развертывания капитализма как системы, капиталистической собственности, о чем будет сказано ниже. Равно как и характеристики идеологий не исчерпываются лишь их отношением к изменению - это было бы слишком прямолинейно и одномерно, toosimpletobetrue. На самом деле, идеология и идеологии - далеко не одномерные явления. Западная система сконструирована таким образом, что индивиды, группы (корпорации) и государство выступают как субъекты. Западное общество - полисубъектное, полисубъектный треугольник, между “углами” которого постоянно идет борьба.
Любые социальные цели, политические средства и их идейные обоснования самым непосредственным образом затрагивают отношения в треугольнике, соотношение сил в нем. Поэтому та или иная идеология должна быть и интерпретацией отношений между субъектными “базовыми единицами” современного общества, особенно между группой (коллективом) и индивидом - пусть по поводу изменений или сквозь призму отношения к этим последним. Ясно, что три идеологии дают (должны давать) разный ответ на этот вопрос. Кроме того, каждая идеология вступала в свои отношения с религией и наукой - двумя другими европейскими формами организации знания, “духовного производства”, двумя другими элементами духовной сферы. Но прежде чем говорить об этих отношениях, а они были различными в трех рассматриваемых случаях, необходимо, хотя бы вкратце, остановиться на вопросе о соотношении идеологии, с одной стороны, религии и науки - с другой.
6. Религия, наука, идеология
В феодальной Европе, религия (христианство) обладала практически полной монополией на духовную сферу. В связи с этим именно она опосредовала и выражала отношение человека к истине (как божественной, трансцендентной - Вера, так и рациональной - Разум) и представляла (интерпретировала) в духовной сфере в качестве общей истины интересы особых (господствующих) групп. Поэтому, во-первых, социальные конфликты, борьба угнетенных и господствующих групп (а также внутри этих последних) вплоть до середины XVIIв. идейно оформлялись как религиозные; во-вторых, в этом смысле противоборствующие стороны говорили на одном языке, использовали одно и то же идейное оружие, а именно религию, христианство. Пусть с модификациями: ересь - ортодоксия, католицизм - народный католицизм (так, в народном католицизме история рождения Христа была принята, а идея первородного греха, в которой угадывается обоснование неравенства и эксплуатации, - нет) , но тем не менее идейная система была одной и той же. В этом, помимо прочего, находило отражение то, что под определенным углом зрения социальная структура и “композиция” господствующего класса были относительно просты. Господами были землевладельцы, организованные в иерархию. Если принципом раннего средневековья, раннего, незрелого феодализма был лозунгом “ Nulle seigneur sans homme ” , то принципом зрелого и позднего феодализма, феодализма как такового было “ Nulle terre sans seigneur ” . И все было ясно. При неполном совпадении богатства и знатности, при обилии локальных и промежуточных групп и подгрупп, особых статусов и т.д и т.п., делавших картину социальной структуры средневекового общества внешне очень сложной и мозаичной, все же в целом она была ясной, и это облегчало “социальный разговор” на одном языке, хотя и на различных социально-религиозных диалектах. Иными словами, в докапиталистическом западном обществе, на ранней (феодальной) стадии Европейской цивилизации религия выступала как идейная система, выражавшая Истину и Интерес (а до конца XIIIв. Веру и Разум) в качестве единого и слабо дифференцированного комплекса (ситуацию в религиозных неевропейских системах я оставляю в стороне - в силу специфики это особый разговор, для которого здесь и сейчас нет места).
Реформация, генезис капитализма (Великая капиталистическая революция 1517-1648 гг. и особенно ее финальная фаза - Тридцатилетняя война) привел (в ходе и посредством раскола как господствующего, так и угнетенного класса при все более активной и самостоятельной роли бюргерства в качестве третьего элемента, ломающего “бинарную оппозицию”) к тому, что идейное выражение Веры (истины божественной), Разума (истины рациональной) и Интереса стало постепенно принимать идейно и институционально различные и дифференцированные формы. И хотя социальные и политические конфликты XVI - первой половины XVIIв. выяснялись, а интересы артикулировались на языке религии, тенденция к взаимообособлению и обособленному представлению Веры, Разума и Интереса наметилась. Эпоха религиозных войн более или менее плавно перетекла в эпоху войн национальных государств, к формированию которых объективно и привели - прав К.Шмитт - религиозные войны. “Национализация” религии, т.е. обуживание, парциализация последней, обособление политики от религии, и морали от политики - вот одна из линий раскола прежней идейной целостности, и без этого, кстати, тоже не понять многое в идеологиях XIX в.
Научную революцию XVII в. следует рассматривать не столько как узконаучное событие (конкретные открытия), сколько как идейно-мировоззренческое (новые методы как следствие нового взгляда на мир, нового подхода к нему) и макросоциальное (превращение науки из “двумерной” - стиль мышления, тип деятельности - в трехмерную, в социальный институт, т.е. рождение науки как таковой, как особой, наряду с философией, схоластикой и т.д. формой организации позитивного и рационального знания). Хотя явное и фиксированное противостояние Веры и Разума началось с 1277 г. (запрет 219 “вредных доктрин”, пытавшихся примирить Веру и Разум), институционально это противостояние было оформлено в ходе и посредством научной революции.
Если наука как институт оформилась в XVII-XVIII вв., то возникновение и оформление идеологии произошло позже. Даже если признать Просвещение несостоявшейся единой светской рациональной протоидеологией (“единая” идеология, в отличие от “единых” религии и науки, невозможна), то придется констатировать 100-150-летнее запаздывание. Ну а если говорить об идеологии как тримодальном явлении, то здесь “срокá” увеличиваются до 200-250 лет.
В любом случае, в так называемую “раннекапиталистическую” (“раннесовременную” - earlymodern, как не очень удачно выражаются на Западе) эпоху наметился раскол единого идейно-институционального христианского комплекса на три отдельные сферы, каждая из которых стала особой формой отношения к реальности и представления истины как “сгущенной”, “сконденсированной” реальности. Любая идейная система есть отношение к реальности, представленной в идейно-упорядоченном виде, т.е как истина и ценность. В этом смысле любое отношение к реальности есть отношение к истине (реальности - как - истине) и ценностям или ценностное отношение (либо на рациональной, либо на иррациональной основе), по крайней мере, в Капиталистической системе. Эти сферы суть: 1) собственно религии (отношение “субъект - Бог”, “субъект - абсолют”, “субъект - дух как божественная, трансцендентная истина”; это комплекс отношения, основанный на Вере); 2) наука (отношение “субъект - истина”, освобождение от веры и, строящееся на рациональной основе, как самодостаточной теоретически - “субъект - понятие”); 3) идеология (отношение “субъект - истина”, выраженное секулярно и пропущенное сквозь призму особых социальных интересов; отношение “субъект - интерес” особой группы, в котором интерес данной группы представлен как универсальная истина и всеобщее благо).
Религия и наука, будучи диаметрально противоположны по принципам, целям и основам знания (вера и разум), схожи друг с другом как всеобщие (универсальные) и содержательные системы знания. И религия, и наука стремятся к Истине в качестве субстанции, противостоящей обществу в целом. Другое дело, что использоваться религия и наука могут в интересах отдельных классов, групп, корпораций, могут выполнять и такую функцию, однако, в данном случае, во-первых, вступает в противоречие с субстанцией; во-вторых, может быть направлена против тех, кто таким образом использует религию и науку. С точки зрения функционально-частного, а не содержательно-общего использования наука и религия суть опасные и обоюдоострые средства.
Идеология, в отличие от религии и науки, есть частное и функциональное знание: частное - поскольку оно ищет и отражает истину, противостоящую не обществу в целом, не человеку вообще, но особой группе; функциональное - поскольку само содержание знания определяется интересами и в интересах особой социальной группы, т.е. является их социальной функцией. Повторю: религия и наука как всеобщие (универсальные) и содержательные формы знания могут использоваться и интерпретироваться в особых, групповых социальных интересах, однако это есть акт, нарушающий имманентные цели и суть религии и науки. Идеология же по своей социальной природе и целям есть форма идей, исходно ориентированная на специфическое, обусловленное особыми интересами отношение к реальности-как-истине, на искажение и отрицание этого отношения как универсального и содержательного, на ограничение истины, т.е. на ее функционализацию, прав Л.Фойер, который считает, что для идеологии, в отличие от науки, нет объективной истины, поскольку идеология связана с интересами . Правда марксизм всегда претендовал на знание объективной истины, но марксизм в отличие от консерватизма и либерализма, провозгласил себя научной идеологией, что, как мы увидим, стало его силой и слабостью одновременно.
Будучи отрицанием одновременно и религии, и науки и стремясь объективно вытеснить их, подменив собой, идеология никогда не может и не сможет этого сделать ввиду тех имманентных ограничений, которые налагает на нее ее социальная и гносеологическая природа и которые проявляются в неразрешимом противоречии между исходной социопознавательной специфичностью и функциональностью, с одной стороны, и стремлением представить их как социальную всеобщность и содержательность - с другой, между претензией на представление классово ограниченной реальности как социально всеобщей истины и отсутствием содержательной и универсальной основы для этого.
Снять это противоречие, функционально компенсировать имманентно незавершенный характер идеологии относительно реальности и истины призвано использование идеологией элементов как науки, так и религии. Секулярные, рациональные, научные элементы компенсируют незавершеннось идеологии с рациональной точки зрения, религиозные же дополняют идеологию там, где она “незавершена” религиозно/иррационально. Поэтому, хотя своим функциональным характером идеология адекватна промышленному капитализму с несовпадением функциональных и субстанциональных аспектов его бытия, в результате чего резко усиливается автономия идеологии; хотя именно идеология выражает социальные конфликты мировой капиталистической системы в ее зрелом (1848-1968) состоянии и сменяет в этом качестве религию как идейную форму социальных конфликтов периода генезиса и ранней стадии капитализма (XVI-XVIIIвв.); хотя именно идеология выступает как средство критики религии, несмотря на все это, идеология, будучи частичным секулярным знанием, не только никогда не может избавиться от религиозных, иррациональных элементов, но даже сама изобретает и внедряет их, чтобы избежать самоубийственной для нее, чистой секулярности и рациональности (культ Высшего Существа у якобинцев, языческие элементы культа Вождя и культа мертвых у большевиков и т.п.). В ситуации полной чистоты и ясности идеология оказывается в положении “голого короля” - становятся видны все или почти все ее, скажем так, неадекватности; частичная и функциональная рациональность оборачивается целостной субстанциональной нерациональностью или даже иррациональностью, бесстрастный лик Общей Истины превращается в хищный оскал Группового Интереса; и идеология выталкивается в неблагоприятную позицию по отношению к содержательным в своей всеобщности и всеобщим в своей содержательности формам знания. В то же время в той или иной степени (в разных идеологиях - разной и по-разному) идеология, по определению, являясь светской формой, должна акцентировать рациональность, научность и потому, что частично-функциональное представление реальности, “частично-функциональная” истина либо таит в себе опасность иррационального, либо даже может выглядеть иррационально.
В своем реальном функционировании идеология выступает как рациональное отношение к реальности, ограниченной как истина отдельной социальной группы; выступает она в более или менее ограниченном единстве с элементами религии (веры, всеобще-иррационального знания) и науки (разума, всеобще-рационального знания), а потому идеология - это социально (или классово) ограниченное рациональное знание или функциональное знание. Знание, в котором социальная функция доминирует над реальным содержанием и искажает его в определенных интересах. Идеология - это ни в коем случае не просто комбинация науки и религии, их элементов - это такое идейное единство, в котором частное, социально ограниченное, а потому функциональное знание воспроизводит себя посредством использования всеобщих содержательных форм и господства над ними. Поэтому даже в самой “научной” идеологии идеология, т.е. конденсированный особый социальный интерес, всегда будет господствовать над универсальным рациональным знанием, направлять и определять его; социальная функция будет всегда определять понятийное содержание, “разжижать” или даже подменять его; господство частного рационального (интереса, знания) над всеобщим рациональным будет ограничивать само рациональное и ставить предел на пути рационального и реального понимания мира. При этом чем больше и сильнее научные претензии идеологии, тем внешне она респектабельнее, современнее, но тем более она уязвима внутренне, тем легче противопоставить ей ее же научный “сегмент”.
7. Система идеологий и капитализм как система
Как известно и как уже говорилось выше, идеология (Идеология) возникла как тримодальное явление, как три идеологии, в отличие, например, от христианства, которое изначально было моносистемой и лишь в ходе дальнейшей длительной эволюции дробилось и ветвилось. И.Валлерстайн убедительно показал, как и почему идеологий могло и должно было быть именно три, - в соответствии с отношением к изменению, с возможными позициями по поводу изменения-развития. Таких позиций действительно может быть только три. Но не только по логически-цифровой, “пифагорейской” причине, которую привел Валлерстайн и которая определяется феноменом изменения, а еще и по другой, более глубокой причине. Последняя связана не с объектом реагирования, а с субъектом, и задача ее понимания требует продолжить аналитический путь с того места, где Валлерстайн, к сожалению, остановился.
Идеология как особая форма выражения социальных интересов зрелого (промышленного, формационного) капиталистического общества не может существовать в единственном числе в соответствии с сутью, законами развития капиталистической собственности, а не только по логике реакции на ставший неизбежным факт изменения - последнее носит в большей степени внешний характер, а потому очевиднее и легче фиксируется эмпирически, тем более что мир-системный анализ фиксирует прежде всего более или менее внешние пласты бытия капиталистической системы.
Как писал В.В.Крылов, лишь в действительном процессе производства капиталу, который функционирует в качестве производительного, принадлежат непосредственно все прочие факторы труда, а не только овеществленный труд. Как только процесс труда кончается, “вне активно осуществляющегося процесса производства капитал уже не покрывает собой все элементы и факторы совокупного процесса производства” . Действительно, природные факторы принадлежат землевладельцам (частным или государству), рабочая сила - наемным работникам, социальные факторы производства - тем, кто организует разделение и комбинацию труда, а именно государству в лице бюрократии; духовные формы производства принадлежат особым корпорациям в виде институтов, университетов. Таким образом, делает вывод Крылов, вне действительного процесса труда, т.е. как совокупный процесс производства, система отношений капиталистической собственности оказывается шире, чем капитал сам по себе, хотя он и конституирует всю эту систему элементов . Исходя из своего анализа капитала, капиталистической собственности, В.В.Крылов показал, почему и как капитал развертывается в многоукладную систему, почему и как капитал не является и не может являться одной-единственной формой капиталистической собственности, отсюда - мировая капиталистическая система как многоукладная, включая “некапитализм(ы)” и антикапитализм.
Но тот же анализ В.В.Крылова показывает, почему и как при капитализме невозможен один-единственный господствующий класс или одна-единственная господствующая группа, как, например, феодалы при феодализме или рабовладельцы при антично-рабовладельческом строе. Если оставить в стороне бюрократию как персонификатора функции капитала, то, по субстанциональной линии, господствующих групп в зрелом капиталистическом обществе должно быть как минимум две: те, чьей основой являются действительный процесс труда (производства) и прибыль, и те, чьей основой являются природные факторы производства и рента, являющиеся, однако, не пережитком докапиталистического строя, а выступающие интегральным элементом самого капитализма. Я уже не говорю о представителях торгового, а позднее - финансового капитала.
Несводимость капиталистической собственности к капиталу объясняет целый ряд “странностей” капитализма и буржуазии. Например, тот факт, что буржуазия всегда стремилась не столько буржуазифицироваться, сколько аристократизироваться. И дело здесь не в том, что граф де Ла Фер привлекательнее господина Журдена. Дело в том, что только вкладывая средства в землю и стремясь таким образом получать часть прибыли от своего капитала, как от ренты, т.е. прибыли, связанной с монополией, исключающей или минимизирующей капиталистическую конкуренцию, капиталист может относительно обезопасить свое будущее и будущее своих детей от колебаний рынка, от взлетов и падений прибыли, от рынка и в этом смысле - от капитализма .
Сам по себе капитал обеспечивает только настоящее, поскольку именно в нем протекает действительный процесс производства, в нем куется прибыль, тесно связанная с конкуренцией. Будущее обеспечивается вложением в прошлое - в землю, в недвижимость, владение которыми монопольно и подрывает конкуренцию. В этом, помимо прочего, заключается и причина того, что буржуазия (даже) в ядре капиталистической системы не создала собственного социального и культурного идеала, а заимствовала таковой у аристократии, т.е. подчинилась социокультурному идеалу того слоя, с которым по идее должна была бороться или, скажем мягче, сталкиваться во всех сферах, включая культуру и ценности. Даже в Англии, на родине промышленной революции, социальным идеалом в XIX в. (да и в XX тоже) был не буржуа-фабрикант-капиталист, а джентльмен, сельский сквайр. Как заметил М.Дж.Винер, идеалом британского образа жизни являются спокойствие, стабильность, традиции, тесная связь с прошлым, преемственность с ним . Не случайно в Англии говорят о “джентрификации буржуазии”. Не все просто и с социальным идеалом в континентальной Европе: ни во Франции, ни в Германии буржуа им не является.
Крыловский анализ показывает, что капитализм, будучи единством капитала и некапиталистических форм собственности, есть “борьба и единство противоположностей” монополии и рынка, ренты и прибыли. Это, в свою очередь, раскрывает смысл броделевской фразы: “Капитализм - враг рынка” , - которая вне анализа капиталистической собственности остается лишь красивым французским парадоксом, mot, еще одним артефактом французской интеллектуальной культуры.
Разумеется, нельзя излишне жестко противопоставлять господствующие интересы, группы и классы капиталистической системы по линии “прибыль - рента”, реальность сложнее, чистых типов нет, большинство обладателей прибыли стремятся подстраховаться рентально. И все же. Поскольку это получается не у всех и не у всех в равной степени, поскольку различные виды деятельности тяготеют в большей степени либо к рынку (прибыль), либо к монополии (рента), наконец, поскольку с ростом “капиталистической мир-экономики” росло, расширялось ее европейское ядро, что особенно на первых порах усиливало его социальную и экономическую (укладную) неоднородность, выделяются два основных типа деятельности и отвечающие им комплексы интересов - с соответствующим отношением к изменению, за которым скрывается и сутью которого является действительный процесс труда в рамках совокупного процесса производства капиталистического общества.
С этой (но только с этой, поскольку идеология есть явление тонкое и многомерное) точки зрения либерализм есть утверждение и выражение социального процесса производства по отношению к другим фазам совокупного процесса производства; капитала как собственности - по отношению к другим формам собственности в рамках капиталистической собственности; прибыли - по отношению к другим формам извлечения дохода.
С этой же точки зрения консерватизм есть отрицание капитала как бы извне собственно капиталистического производства. Точнее, грубо говоря и отвлекаясь от цивилизационных (“социокультурных”) и индивидуальных составляющих, которые очень важны, это наступление на капитал как собственность (и соответствующие ему социально-политические формы) с позиции прежде всего тех форм капиталистической собственности, которые связаны с землей (рента), монополией (в том числе на рынке, ибо часто связаны с заморской торговлей). Иными словами, консерватизм - это отрицание - в рамках капиталистической собственности - капитала как субстанции овеществленного труда с позиций другой же субстанции - природы, не переделанной трудом, но уже включенной в капиталистическую систему и “вращающуюся” по законам ее “кругооборота”.
Еще раз хочу подчеркнуть, что речь идет о социальных и экономических интересах, лежащих в основе идеологий, а не о том, почему и как те или иные люди становятся либералами, консерваторами или марксистами. В этом сверх-жестокой классовой привязки нет: отпрыск буржуазной семьи может стать марксистом, обедневший землевладелец - либералом, а капиталист - консерватором или, как Энгельс, марксистом. Люди из разных социальных групп могут прийти к одним и тем же идеологическим убеждениям, а представители одной и той же группы - оказаться по разные стороны идеологических баррикад. Я уже не говорю об индивидуально-биографических особенностях, окрашивающих в неповторимые цвета одну и ту же идеологию в “исполнении” разных людей. Так, консерватизм Ж. де Местра, Токвиля, Шатобриана и Л. де Бональда был разным, оставаясь в то же время консерватизмом Наконец, многие люди из разных социальных групп вообще не разделяют никакой идеологии - плевать на идеологию, по крайней мере, осознанно. Неосознанно, подсознательно, правда, дело может обстоять иначе, но это уже скорее сфера социальных инстинктов.
И тем не менее в целом связь между социальной группой, местом в системе капиталистической собственности и идеологическими пристрастиями, при всей автономии идеологии по отношению к сфере материального производства, экономики (и чем более развито капиталистическое общество, тем эта автономия больше) просматривается.
Итак, о консерватизме и либерализме сказано, и из сказанного понятно, почему сначала возникает консерватизм, а затем либерализм. Последним из трех великих идеологий возникает марксизм. А что же он? Ясно, что марксизм - это отрицание капитала и капитализма. Но какое? С каких позиций, на какой основе? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо сделать небольшой экскурс в сферы знания, которые ныне непопулярны, но по мере продвижения мира в XXI в. будут приобретать все большее значение, - политическая экономия и философия капитализма как системы.
8. Субстанция и функция
У каждой общественной системы есть ее социальное “тело”, субстанция, обладающая некими функциями, атрибутами. Все это, как и факт противоречия между субстанцией и функцией, - довольно тривиально. Чем примитивнее социальная система, чем больше общество зависит от природы, чем больше природные факторы производства господствуют над искусственными, а живой труд - над овеществленным, тем более простыми и менее острыми являются эти противоречия, тем больше функция “утоплена” в субстанции, тем меньше ее автономия.
Субстанция - это, прежде всего, материальное производство, отношения, складывающиеся в ходе него и по его поводу, т.е. в ходе распределения факторов производства (собственности). Функция (или функции) - это уже те отношения, которые складываются вокруг субстанции, по ее поводу, выступают в качестве ее атрибутов, и чем сложнее и развитее субстанция, тем больше функций, тем больше и очевиднее их несовпадение с ней, тем они автономнее; функции - это управление (“государство”), регуляция социального поведения (“политика”), коммуникации. У функции - свои структуры и формы организации, как и у субстанции.
Максимальной остроты противоречие между субстанцией и функцией (а также между содержанием и формой) обретает при капитализме, когда экономические отношения становятся системообразующими производственными, социальное насилие содержательно обособляется из сферы производственных отношений и возникают формы, регулирующие (в)неэкономические отношения индивидов и групп. Кроме того, при капитализме функционально снимается противоречие между отношениями производства и обмена - эксплуатация осуществляется как обмен рабочей силы на овеществленный труд (“капитал”), входит в ткань производства, в результате обмен приобретает значительную автономию, а внешне вообще может показаться, что он диктует свою волю производству. Ведь капитализм - это, помимо прочего, товарное производство с целью получения прибыли, т.е. увеличения (меновой) стоимости. Любой продукт, попадающий на товарный рынок, становится товаром, независимо от того, в какой социальной системе, при каких социальных порядках он произведен и как соотносятся в нем естественный и искусственный субстраты. Функционально обмен при капитализме превращает в стоимость то, что не является ею и не создается производительным капиталом. Иными словами, обмен выступает одновременно и основой производства, чего не было ни в одной докапиталистической системе, и ее специфическим функциональным органом, чего до капитализма тоже не было. При этом происходит максимальная функционализация производственных отношений.
С капитализмом социальная функция становится таковой в строгом смысле этого слова, порывая с субстанцией, “выныривая” из нее и утрачивая субстанциональные, материальные, природные характеристики, а потому не только функционализируется, но и социализируется. Процесс производства становится социальным не только по содержанию, но и по форме. Чем функциональнее и социальнее производственные отношения, тем мощнее они подстегивают развитие производительных сил, тем быстрее его темп.
Капитализм, благодаря функциональному характеру своих производственных отношений, в этом плане побил все рекорды. Например, производственные отношения рабовладельческого или феодального обществ, представляющие собой отчуждение воли трудящегося, т.е. превращение его полностью или частично в “говорящее орудие”, в некую природную субстанцию, несут на себе большой субстанциональный отпечаток. Они сконструированы так и для того, чтобы функцию превращать в субстанцию, чтобы натурализовать общественные отношения по поводу присвоения природы. В этом смысле докапиталистические общества (и чем древнее, тем в большей степени) “сконструированы” и действуют так, чтобы свести к минимуму какую-либо функцию, кроме той, что растворена в субстанции, погружена в нее и если и “выныривает” из нее, то редко, невысоко и ненадолго. Капитализм, напротив, стартует с высокого уровня функционализации производственных отношений. Это - его начало. Логическим концом капитализма должна быть (и может быть) только полная функционализация производительных сил. Это соответствует функционализации как макрозакону развития производительных сил капитализма.
Благодаря именно автономии функций капитала, их способности приобретать некапиталистические формы (например, плантационное рабство), превращаясь просто в богатство в тех случаях, когда им не противостоит наемный труд, рынок становится по-настоящему мировым. Однако мировой аспект характеризует не только рынок, но и другие формы бытия функций. Причем в индустриальную, доэнтээровскую эпоху мондиализация, глобализация мира, охват его капитализмом развивались прежде всего по функциональной линии. Еще раз сошлюсь на В.В.Крылова, который подчеркивал, что до НТР капитализм был мировым явлением только как совокупный процесс общественного производства, тогда как в качестве действительного процесса производства он был по преимуществу явлением локальным, региональным (“североатлантическим”). Это несовпадение - одно из конкретных проявлений более общего несовпадения субстанции и функции капитала. И реализуется это несовпадение здесь двояко - как в социальном времени (по линиям: производительные силы - производственные отношения, производство - обмен), так и в социальном пространстве (мировой уровень, мир в целом как поле действия производственных отношений - локально-региональный уровень как поле действия индустриального производства).
Способность производственных отношений при капитализме действовать за рамками “своего” производства, вне их - ситуация невозможная ни для феодализма, ни для рабовладения. В последних случаях были возможны лишь чисто внешние, даннические формы отношений и эксплуатации, не превращавшие объект эксплуатации функционально ни в рабовладельчески, ни в феодально эксплуатируемый. Способность, о которой идет речь, позволяла капиталистическим производственным отношениям как мировому, универсальному обмену, поле которого - мировой рынок, превращать - функционально - в товар (придавая капиталистический характер) любые объекты, попадающие на этот рынок, независимо от того, произведены они индустриальным или ручным способом, в капиталистическом обществе или где-нибудь на племенной периферии арабского или африканского мира. Что еще более важно, систематическая эксплуатация капиталом таких некапиталистических форм автоматически становится капиталистической по функции. Возникающая капиталистическая эксплуатация без капиталистического способа производства есть еще одно проявление несовпадения субстанции и функции капитала, способность последней как “энергии” существовать автономно от “материи”, “вещества”.
Но функциональная капитализация мира не останавливается на уровне эксплуатации, а потому несовпадение субстанции и функции капитала обретает и другие формы. Она идет глубже - на уровень отношений собственности и социально-экономических систем. Парадокс в том, что к концу XIXв. Капиталистическая Система пришла с большим количеством некапиталистических (докапиталистичеких) укладов, чем их было, например, в конце XVI или в конце XVII в.! По идее капитализм должен был уничтожать докапиталистические формы, а вышло наоборот, он их умножил. Иными словами, капитализм не реализовал, не смог реализовать себя в качестве глобальной, единой социально однородной мировой капиталистической системы (формации, если пользоваться марксистским термином). Ну а в начале XX в. эту неоднородность усугубил коммунизм. Глобальной качественно однородной капиталистической формации не получилось.
Разумеется, сохранение каких-то некапиталистических и докапиталистических структур можно отчасти списать на сопротивление местных обществ, на неспособность капитала проглотить и переварить огромные пространственные и демографические массивы. Но это так только отчасти. Потому что целый ряд структур капитализм мог уничтожить, но не уничтожил. Исторически капитализм, как правило, уничтожал только те докапиталистические формы, которые, будучи доклассовыми, не могли обеспечить минимально необходимого (для старта капиталистического типа эксплуатации) уровня прибавочного продукта. Персонификаторы таких форм либо сгонялись с их земель, либо уничтожались. Но, внимание! - на их месте капитал уже от себя создает опять же докапиталистические по своему социальному содержанию уклады - плантационное рабство, латифундии, мелкую собственность в белых поселенческих колониях XVII-XVIII вв., еще не ставшую буржуазной, но такую, которой в данной местности до капитализма не было.
Перед нами - воспроизводство некапиталистических форм на капиталистической основе в целях самого капитала там, где он не может производить стоимость, выступая в качестве производительного капитала, а способен лишь присваивать ее. Заметим это: капитализм в своих интересах может создавать некапиталистические формы или даже превращаться в них. Это - принцип его существования. Это “буржуазное происхождение небуржуазных форм” (Маркс), эта “капиталистическая отсебятина” и есть реализация несовпадения субстанции и функции не только по линии производства, но и по линии собственности.
Трудно перенести на некапиталистическую почву капитал-субстанцию, субстанциональные аспекты капитализма; значительно проще обстоит дело с функциональными аспектами. Их структуры - администрацию (“государство”), армию современного типа, коммуникации, организацию знания, идей - заимствовать значительно легче. Для этого не нужно быть обладателем капитала-субстанции “у себя дома”, достаточно стать функциональным элементом мировой капиталистической системы, причем опять же необязательно по линии экономики, достаточно политики, межгосударственных отношений, как это и произошло в России при Петре I. При этом функциональная капитализация совершалась и происходила за счет субстанциональной капитализации и в ущерб ей, когда уничтожалось все или почти все имеющееся субстанционально “предкапиталистическое” и блокировалось развитие нового. Это опять же Россия Петра I и его преемников. Но далеко не только Россия. Например, функциональная капитализация Индокитая (да и Юго-Восточной Азии в целом) привела к тому, что диахронные в истории Западной Европы, т.е. в ядре капиталистической системы, процессы первоначального накопления капитала (генезис капитализма) и капиталистического накопления на индокитайской периферии (и многих других частях периферии и даже на полупериферии) становятся синхронными. Более того, вступают в борьбу друг с другом, и первоначальное накопление постоянно блокирует накопление капиталистическое, т.е. развитие капитализма , ведя к самовоспроизводству долго- или даже “вечноигранию” фазы создания предпосылок. Таким образом, при капитализме в капиталистической системе мы имеем максимальное несовпадение, противоречие между субстанцией и функцией капитала и - соответственно - структур и групп, воплощающих их в социальной реальности. При капитализме (и только при капитализме) принципиально возможно отрицание субстанции капитала посредством и на основе его же функций - вплоть до полного отрыва. Более того, тотальное, полномасштабное отрицание капитала и капитализма возможно только на функциональной основе и как функциональное; субстанциональное отрицание всегда будет частичным, непоследовательным и компромиссным. “Оторвавшаяся”, “взбесившаяся” функция, уничтожающая субстанцию, - это и есть коммунизм . Но это уже другая тема, вернемся к марксизму, к вопросу о том, что есть марксизм как идейно-политическая позиция по отношению к капитализму.
9. Марксизм как идеология и “марксизм-ленинизм” как антиидеология (“власть-знание”)
В свете того, о чем сказано выше, марксизм выступает как отрицание капитализма внутри совокупного общественного процесса, но не на основе субстанции, не в рамках действительного процесса производства, а на основе функций капитала, с их помощью. Здесь функциональные аспекты совокупного процесса общественного производства в целом как бы обрушиваются на один из его элементов (или на несколько элементов).
Марксизм - идеология целостного функционального отрицания капитала.
Получается, что марксизм объективно есть идеология тех социальных групп, которые воплощают в своем бытии функциональные аспекты капитализма как противостоящие субстанциональным, и отрицают вторые с позиций первых. Маркс ошибочно посчитал персонификатором функционального отрицания капитализма пролетариат, с которым ошибочно же отождествил европейские, прежде всего английские, низы первой трети XIX в. Капиталистический же, формационный пролетариат на самом деле является персонификатором субстанции, агентом капитала как содержания и действует внутри него. Поэтому-то социал-демократическое движение лишь первоначально выступало против капиталистических порядков, а затем постепенно интегрировалось в них, поскольку противоречие, отрицание здесь имеет место в рамках одного качества - субстанции, а потому не может быть полным: это означало бы самоотрицание, социальное самоубийство рабочего класса.
Борьба рабочих ядра капиталистической системы против капитала под знаменем марксизма была не столько адекватным марксизму политическим движением, сколько результатом врéменного, обусловленного неразвитостью самого капитализма совпадением еще не полной обособленности, расчлененности двух принципиально различных форм социального отрицания - внутрикапиталистического, в рамках самого капитала (овеществленного труда) как субстанции, с одной стороны, и антикапиталистического - отрицания капитала как субстанции его социальной функцией - с другой. Можно сказать, что длительное время функциональное отрицание капитала внутри самого капитализма проявлялось в неадекватной ему содержательной форме и (или) совпадало с неадекватной формой. Однако по мере развития капитализма база для этого истончалась и исчезала. Вехи этого процесса - идеологический и организационный кризис социал-демократии и марксизма на рубеже XIX-XXвв. (ревизионизм против ортодоксии на Западе, меньшевизм против большевизма, особенно в его крайней, необольшевистской - ленинской - форме в России), крах II Интернационала во время первой мировой войны, австромарксизм и, наконец, Бад Годесберг (1959), который формально зафиксировал фактически уже наступившую смерть “ортодоксального марксизма” и антикапитализма “рабочих партий”. И.Валлерстайн “с подачи” Н.Элиаса верно называет эту разновидность “марксизмом партий”, но ошибочно смешивает в одну кучу Каутского, Ленина и Сталина, социал-демократические и коммунистические партии , демонстрируя непонимание непартийной природы коммунистической партии, их властного содержания и принимая форму за содержание.
В ядре, в центре капиталистической системы, где капитал силен прежде всего как субстанция, его функциональное отрицание вообще имеет крайне мало шансов на успех (Франция - 1871 г., Германия - 1918, 1923 гг.) и может существовать лишь до поры как элемент внутрикапиталистических “стадиальных отрицаний”. Иное дело - полупериферия и периферия, где сильны функциональные аспекты капитала, а субстанционально он слаб; где капитал выступает, прежде всего, как функция, нередко - в некапиталистической или раннекапиталистической форме - и где сама капиталистическая эксплуатация носит функциональный характер и развивается на основе не столько местных доиндустриальных производительных сил, сколько мирового рынка и индустриальных производительных сил центра. В результате чего, несмотря на слабость или даже отсутствие местной капиталистической субстанции, противоречие между субстанцией и функцией капитала носит острый характер, а функция значительно более сильна и автономна, чем в центре. В такой ситуации принципиально возможен полный отрыв функции от субстанции, приобретение ею самостоятельности и создание адекватной ей структуры, отрицающей капитализм. Поскольку отрицание носит функциональный характер, исходное социальное содержание агента отрицания значения не имеет.
В результате марксизм как идеология находит адекватную себе социальную ситуацию на полупериферии мировой капиталистической системы, не зависит жестко и непосредственно от социальной природы персонификатора отрицания и от уровня развития производительных сил данного общества (вспомним Ленина, Мао, Кастро и т.п.). Генетически марксизм становится идеологией захвата власти (государства), а функционально (или негативно содержательно) - идеологией обеспечения индустриального развития на антикапиталистической основе в национально ограниченных рамках (отрыв функции от субстанции в мировом масштабе в условиях промышленного капитализма, - а именно его противоречия и выражает исходно марксизм как идеология, - невозможен). При этом идеология утрачивает свои идеологические характеристики и превращается в отрицающую идеологию как явление власть-знание, универсалистские претензии которого становятся фактором легитимности существования этой власти в национально-ограниченном пространстве. Это и есть марксизм-ленинизм, т.е. идеология марксизма, превратившаяся во власть-знание, утратившая черты идеологии и борющаяся с немарксистскими идеологиями уже не только как с немарксистскими, но и как с идеологиями, точнее как с Идеологией.
“Марксизм-ленинизм” отрицает либерализм, консерватизм и “неленинские формы марксизма” не по отдельности, не как рядоположенные, а в целом, как целое, как Идеологию. Будучи коррелятом коммунистического строя, т.е. всевластия власти, “власти власти” (кратократии), снявшим в себе, выражаясь марксистским же языком, “противоречие между базисом и надстройкой” и оказавшимся по ту сторону их дихотомии, “марксизм-ленинизм” не может терпеть и отрицает любую идеологическую форму, поскольку она автоматически, самим фактом своего существования подрывает основы его бытия. В то же время внешне, по форме “марксизм-ленинизм” должен был оставаться и остаться идеологией - так же, как негосударственная, отрицающая государственность структура СССР должна была внешне, по форме выступать как государство со всеми внешними атрибутами. Таковы правила игры - Большой игры - мировой капиталистической системы: любая суверенная политическая структура, чтобы быть допущенной в игру, должна выступать элементом межгосударственной системы, т.е. государством, по крайней мере, внешне. Аналогичным образом любая идейная система Современности - “доидеологическая”, “антиидеологическая” или “неидеологическая” - должна выступать как идеология.
Это касается не только “марксизма-ленинизма”, но, например, таких форм, как национализм или исламизм. Сам по себе национализм идеологией не является. Однако в идеологизированном поле Современности он автоматически превращается в идеологию. Точнее, приобретает ее внешние атрибуты и претендует на идеологический статус.
Если национализм исторически возник на Западе в современную эпоху, т.е. в том месте и в том времени, с которыми исторически тесно связана идеология, и которые суть социокультурное “магнитное поле”, породившее идеологию как явление, то исламизм к этому всему не имеет никакого отношения. Его религиозный, интегралистский и антизападный характер не содержит в себе ничего идеологического. Однако поскольку исламизм возник как реакция на идеологическое и социокультурное давление Запада, капитализма, поскольку он выступает как идейно-политическое средство борьбы в современной мировой капиталистической системе, функционально, негативно и формально он приобретает идеологические черты. Западной универсалистской идеологии - будь то либерализм или марксизм, исламизм противостоит как идеология. Правда, по мере ухода Современности в прошлое и в связи если не с упадком, то с ослаблением универсалистских идеологий либерализма и марксизма антизападные идейные течения, по-видимому, все меньше будут примерять идеологические одежды и станут выступать в адекватной им этноцивилизационной или религиозной форме - этот процесс уже вполне различим. Иранская революция 1979 г. - тому пример и иллюстация.
Повторю главное: в идеологизированном мире Современности идеологическую форму приобретали даже такие идейно-политические явления, структуры и институты, которые содержательно возникали как отрицание идеологии, как антиидеология. И это несовпадение было внутренним системообразующим противоречием указанных явлений, структур и институтов. Нетрудно заметить, что несовпадение и противоречие, о которых идет речь, повторно-зеркально воспроизводят внутри форм, возникших на основе несовпадения субстанции и функции капитала, на основе противоречия между субстанцией и функцией, эти самые несовпадение и противоречие, интериоризируют их, превращая во внутреннее противоречие негативно-функциональных форм. Но противоречие это уже выступает как таковое между содержанием (антикапиталистическим) и формой (капиталистической, буржуазной), которую они вынуждены принимать в соответствии с логикой функционирования мирового капиталистического целого, в которое они вписаны, хотя и со знаком “минус”. Это относится и к “марксизму-ленинизму”.
Именно в форме “марксизма-ленинизма”, трансформирующегося затем в “маоизм”, “чучхе” и т.п., марксизм успешно распространялся на полупериферии и периферии. Особенно в тех странах Азии, где идейные (“религиозно-этические”) системы фиксировали жесткое закрепление групповых социальных ролей и полномасштабную регуляцию их властью, т.е. были “власть-знанием” генетически, на “докапиталистической” основе, а не как отрицание капитализма и его идеологий. “Недоидеология”, если можно так выразиться, и “постидеология”, “гиперидеология” совпали по негативу - как “азиатские способы производства” и “реальный коммунизм”. Но это - далеко не единственная причина успеха “марксизма” (“марксизма-ленинизма”) в неевропейском мире.
Дело еще и в следующем. Будучи такой критической социальной теорией и идеологией, которая возникла на пересечении нескольких линий социального, экономического и идейно-политического развития и отразила взаимодействие (позитивное и негативное) между различными типами исторических систем (и между системами одного типа) - Европейской цивилизацией, буржуазным обществом и мировой капиталистической системой, марксизм объективно мог быть использован как средство идеологического отрицания и в его рамках - социального теоретического анализа любой из этих систем. Будучи антикапиталистическим, он мог стать основой и орудием критики европейского капитализма (капитализма “ядра”) и “изнутри”, и “извне”, с позиций мировой системы - как в целом, так и с “точки зрения” ее периферийных и полупериферийных элементов (докапиталистических и некапиталистических). В то же время без серьезного нарушения его внутренней логики марксизм может быть использован как средство критики мировой системы и капитализма с позиций как европейской цивилизации, так и неевропейских цивилизаций. Наконец, он мог быть использован для критики европейской цивилизации с позиций капиталистической системы в целом.
Иными словами, благодаря функциональному антикапитализму марксизм приобрел черты содержательного антизападничества (“антиимпериализма”), реализуемого посредством западной же по происхождению системы идей. Перефразируя К.Леонтьева, который охарактеризовал чехов как оружие, которое славяне отбили у немцев и против них же направили, можно сказать, что марксизм - это оружие, которое Не-Запад (прежде всего Россия, а затем Восток) отбил у Запада и против него же направил; это оружие, которое не-капитализм отбил у капитализма и против него же направил: “Ступай, отравленная сталь, по назначенью” . Но дело в том, что в ходе “отбития” и изменения направления удара серьезнейшие качественные перемены происходят с марксизмом и как с марксизмом, и как с идеологией. Во-первых, он перестает быть марксизмом, т.е. специфической, одной из трех идеологий Большого Идеологического Треугольника Современности, перестает быть чисто западной идейно-политической формой. Во-вторых, он, как уже говорилось, вообще перестает быть идеологией по содержанию, а в значительной степени и по функции; только форма осталась, да и то не во всем.
В то же время необходимо отметить, что такие трансформации оказались (были) возможны только с марксизмом, у марксизма. Создается впечатление, что только в ходе этих трансформаций, посредством их и на их основе и смогло реализоваться на практике полное тотальное отрицание капитализма, характерное для марксизма, смогло реализоваться заложенное в нем, его “генетическая” программа. Только так могла реализоваться на практике идеология марксизма, т.е. путем самоотрицания. Похоже, было нечто в марксизме, что для полной реализации его на практике в качестве марксизма требовало преодоления его идеологичности, что бы по этому поводу ни думал сам Маркс. По-видимому, в самом марксизме неидеологическое было очень важным, но непроявленным компонентом, представляло собой hiddentranscript. Некоторые исследователи именно в этом видят идеологичность марксизма и ленинизма и противопоставляют его идеологию, в строгом смысле слова, либерализму и консерватизму. На мой взгляд, дело обстоит с точностью до наоборот. Именно либерализм и консерватизм были идеологиями, по крайней мере, с точки зрения их реализации на практике.
Либерализм и консерватизм реализовывали себя на практике, не переставая быть идеологиями, не исчезая как специфические качественные определенности. Это говорит не только об их специфике, но и о специфике самого марксизма и его места в Западной Системе или, более узко, в “цивилизации XIX в.”, и о специфике его роли в мировой капиталистической системе. Точнее говорить о спецификах. Одна из них заключается в том, что марксизм возник позже двух других идеологий. Ненамного позже, но в условиях бурного и динамичного XIX в. это “ненамного” - два десятка лет - дорогого стоит. Консерватизм и либерализм возникли “вглуби” революционной эпохи 1789-1848 гг., на них (даже на либерализме) лежит еще сильный отпечаток локального европеизма, они еще не так близки к краю, за которым начинается превращение, исторически почти моментальное, “локальной Европы” в “мировой Запад”, они сравнительно далеки от “точки бифуркации”, пройдя которую “европейский локус” превратился в центр “мирового глобуса”. Марксизм же находится не просто близко к этой точке, а по сути в ней. Или почти в ней. В этом (но только в этом!) смысле марксизм - это самая современная и мировая из современных идеологий, во многом - самая квинтэссенциальная, не говоря уже о том, что самая революционная идеология. Обладание таким количеством качеств сделало марксизм исключительно плотным, насыщенным, внутренне противоречивым - вплоть до возможности самоотрицания (в качестве идеологии) и придало ему исключительно динамичный характер, причем не только как идеологии, но и в еще большей степени как социальной теории и научной программе. Но прежде чем перейти к ним - последнее замечание, точнее, предположение о марксизме как идеологии.
По-видимому, именно “мировые” и “переломные” качества, помимо прочего, способствовали усилению неидеологического (гиперидеологического - марксизм исторически оказался не просто идеологией, но преодолением идеологии и идеологичности) компонента и потенциала в марксизме. Это лишний раз свидетельствует о том, что идеология - явление европейское; это такая же “европейская роскошь”, как политика. Можно сказать и так: буржуазная роскошь. И чем больше буржуазное европейское общество становилось капиталистической мировой системой, точнее - ядром этой системы, тем большее напряжение испытывала идеология, связанная с европейскими буржуазными ценностями. Принципиальных ответов на рост напряжения могло быть два.
Первый - самоконсервация на уровне и в качестве идеологии, что и продемонстрировали либерализм и консерватизм, оказавшиеся с этой точки зрения в “одной лиге”. Второй - преодоление идеологии, трансидеологичнось, гиперидеологичность, “идеологический сюрреализм”. Это путь марксизма, превращающегося в “марксизм-ленинизм”, коммунизм. Но был еще и промежуточный вариант - социализм. Это та “часть” марксизма, которая, опершись на определенные структуры субстанции в ядре капиталистической системы и “зацепившись” за идеологию (главным образом - за либерализм), сохранила себя в качестве идеологии и начала свое историческое “болтание в проруби”. Но к марксизму это уже имеет лишь косвенное отношение.
Продолжение следует
Подписаться на этот канал RSS
Мораль и идеология капитализма 148
День Победы - особой праздник. Со слезами на глазах. С дрожью в голосе. С тревогой в сердце. Смотришь «Аты-баты, шли солдаты» или «В бой идут одни старики», слышишь украинскую, русскую, грузинскую речь в одних окопах, против фашистов, а потом вдруг вспоминаешь, что сегодня солдаты и офицеры этих стран стоят друг против друга, становится не по себе. Политики, популисты и жаждущие чужого идеологи виноваты в тысячах погибших, в разжигании межнациональной ненависти. Те беларусы, русские, украинцы, грузины и казахи, которые победили немецкий фашизм, пооткручивали бы головы тех, кто сегодня называет фашистами людей только за то, что они любят свои национальные языки и культуры, что хотят сами определять своё будущее.
Это самый симптоматичный год Беларуси и беларусов.
Мы застряли в промежности эпох, летоисчислений. мировоззрений, геополитических ориентаций, религий и культур.
Мы увязли в расщелине между прошлым и будущим, утопией и реальностью, хотелками и реальными возможностями, забобонами и наукой.
Василий Кучеров
Жесткость диктатуры позволяет безапелляционно направить ресурсы страны на достижение конкретных целей, что принесет экономике страны свои результаты. И даже больше, высокие темпы роста экономики зачастую характерны для диктаторского режима. Подтверждение тому являются опыт большинства диктаторов. На этом и стоят приверженцы жесткой руки, при этом забывая, что подобный успех сопровождался тысячами, миллионами и даже десятками миллионов человеческих жизней. Цена такого экономического роста неоправданно высока.
Поскольку тема этих семинаров - инвестиции, я должна начать с заявления о том, что я не экономист и не могу дать вам чисто экономических советов. Но мне бы хотелось обсудить с вами предпосылки, позволяющие вам зарабатывать и сохранять деньги, которые затем можно инвестировать.
Я начну с вопроса, основанного на чужой идее: какое человеческое занятие самое полезное с общественной точки зрения?
Народный артист - о том, что с нами происходит. Монологи для «Новой»
19.04.2014
Как в этой путаной реальности, непредсказуемой политической ситуации сохранить себя самого? Нужны какие-то опоры, которые исчезли, возможно, в связи с очередной реконструкцией государства, которая длится вот уже 30 лет. С точки зрения исторической перспективы смехотворный срок, но что есть историческая перспектива, когда речь идет о жизни современника, о преемственности поколений, которая из века в век у нас разрушается до основания, а затем... А что затем?
Идеология так называемого социального государства является главной причиной моральной серости, двойных стандартов и деградации Запада. Шведский политики и идеолог Пер Альбин Ханссон (1885 – 1946) хотел, как лучше. Сам был скромен. На посту премьер-министра ездил трамваем. Он верил в великую утопию равенства, братства и справедливости из рук государства.
Деградация принимает угрожающие формы и размеры
Ярослав Романчук
Очень часто реальные случаи из жизни позволят лучше понять ситуацию в стране, чем тома статистических данных. Система государственного планирования без частной собственности не только привела к чистым экономическим потерям. Распорядители чужого (политики и чиновники) сильно повлияли на культуру и нормы поведения обыкновенных беларусов. Этика человеческих отношений огрубела и ужесточилась. Воспитанность и вежливость стали восприниматься, как выпендрёж или умничание. Быть умным стало чуть ли не вызовом обществу.
Мат-перемат стал нормой в разговоре «обыкновенных» парней и девушек. Растёт число амбициозных, циничных людей, готовых идти по трупам на вершину государственной пирамиды управления. Им претит тяжелая работа. Они хотят всё – здесь и сейчас. Их сказку может сделать былью только государственная служба или чиновничий бизнес. Малому бизнесу всё тяжелее найти работников с минимальным набором требований: чтобы не пил, вовремя на работу приходил и не крал в наглую. Пенсионеры материально помогают молодежи выживать и учиться. Молодежь считает, что старики им должны, что им все должны.
Нашептать гадости, подпитать слухи, напакостить исподтишка, использовать чужие средства производства украдкой и промолчать, съёжившись, при виде чего-то открытого, честного, благородного и активного. Белорусская система экономических отношений настолько исказила сознание беларусов, что при виде улыбающегося, приветливого человека первая реакция «Ты, что, больной?» Успешные люди вызывают подозрение, презрение и порицание. Когда у них проблемы на работе, в семье или со здоровьем, злорадству нет предела: «Нечего было высовываться!»
Искаженное, извращенное сознание «обыкновенного» беларуса существует в атмосфере постоянного страха. Страха роста цен и сокращения зарплаты, заболеть или попасть в немилость к начальству, просто ничем не обоснованного страха «лишь бы чего не вышло». А в остальном беларусы – очень милые, гостеприимные, спокойные люди. Не лезут на рожон, не плетутся в хвосте, но инициативы от них тоже редко дождешься.
Немецкий инвестор
Самое первое посещение Беларуси убедило немецкого предпринимателя Хайнца открыть в нашей стране бизнес, помочь раскрепостить предпринимательский дух красивой страны в центре Европы. На Минщине появился современный, качественный центр ремонта автомобилей. Немецкая скрупулезность и упорство, решимость вкладывать деньги и уважение в Беларуси обещало развитие успешного бизнес проекта. Хайнц рассчитал экономику проекта, но не просчитал поведение белорусских рабочих. Они работали на немца так, как они работают на МАЗ, «Камволь» или Стройтрест № 3. Спустя рукава – это только часть их отношения к частному проекту немца на пользу Беларуси. Хайнц купил работникам самое современное оборудование и инструменты, чтобы гарантировать качество услуг и чтобы работалось легко. Немецкий инвестор думал, что рабочие разделяли его энтузиазм. Успех бизнеса гарантировал повышение зарплат, увеличение социального пакета и, конечно, расширение цивилизованных услуг на белорусском рынке. Но тут случилось то, чего немецкий инвестор не учёл в своём бизнес плане. Рабочие начали воровать и продавать новенькие инструменты за бутылку водки. Сначала Хайнц подумал, что это просто отрыжка старого. Поговорил с воришками, показал им преимущества честной работы. Вроде бы поняли, приняли во внимание. Не прошло и недели, как из автоцентра исчезли инструменты из второго нового комплекта инструментов. Похмелиться очень хотелось...
Росло число претензий клиентов. Дело было в элементарной расхлябанности, забывчивости, вопиюще низкой гигиене труда и наплевательском отношении к клиентам. После целого ряда увольнений, ротации работников и рецидива такого же поведения Хайнц свернул бизнес и забрал свою белорусскую жену в Германию. «Ноги моей больше в Беларуси не будет!»
Белорусский держиморда
Героями второй истории являются беларусы. Большинство людей старшего поколения помнят хрестоматийное «учиться, учиться, учиться» от одного из создателей СССР. Советские идеологи тогда и белорусские идеологи добавляют, что учиться нужно исключительно тому, что они считают нужным. За несанкционированное учение запрещенной литературы жёстко карали.
Прошло уже много лет. Давно нет СССР, но его дух плотно накрыл белорусского руководство, а с ним и жителей страны. Сегодня в Беларуси гораздо больше открытости и возможности учиться. Один интернет чего стоит. Для молодых беларусов сегодня открыты широкие возможности учиться, в том числе на разного рода семинарах, летних и зимних школах, конференциях и т. д. Участие в такого рода обучающих мероприятиях увеличивает социальный капитал, позволяет включиться в международную систему разделения труда, увеличить свои шансы на получение хорошей работы. В большинстве случаев участие в такого рода мероприятиях для беларусов бесплатно. В мире есть много частных лиц, компаний и организаций, которые видят свою «прибыль» в самом широком смысле этого слова в продвижении определенных идей, в исклюзивности молодежи из авторитарных стран в молодежное движение Европы и мира. Сегодня активно и успешно работают самые разнообразные площадки для сотрудничества и общения молодых людей со всего мира. Они дают белорусским парням и девушкам то, чего не в состоянии дать университеты, БРСМ и другие государственно-общественные организации.
Проводим в Украине летний лагерь. Приезжают выпускники молодежной Академии лидерства, студенты и выпускники ведущих вузов Украины, авторитетные специалисты из сферы экономики. В последний момент отец одного из участников этой школы запрещает своему сыну участвовать в этом мероприятии. Мозги работающего в государственной организации человека забиты страхом ещё советских времён. «Не поедешь! Там тебя будут зомбировать. Бесплатно ничего не бывает. Я не хочу, чтобы тебя выгнали из университета».
Зашуганная, заячья душа этого человека застряла в прошлом. Он запрещает своему сыну повышать свои возможности на рынке труда, учиться и наслаждаться общением. Он видит карьеру своему сыну на госслужбе или на госпредприятии, как будто там не нужны знания и хорошие контакты с людьми из других стран.
К сожалению, это типичный для современной Беларуси случай. Представители госструктур и госпредприятий настолько запуганы, что они готовы во имя показной лояльности портить жизни своим детям. Помните, как было в «Стилягах» с сыном советского дипломата? Только это было 60 лет назад и в тоталитарном СССР, а сегодня 2010-ые и Республика Беларусь. Ясное дело, что не А. Лукашенко приказал руководителям и работникам госструктур держать своих детей на поводке. Это как самоцензура в журналистке, только гораздо хуже. Это самопожертвование, вернее жертвование своими детьми. Отношение «лишь бы чего не вышло» типично для серой массы белорусских распорядителей и потребителей чужого. Они являются главным тормозом модернизации и развития Беларуси. Они видят своё настоящее и будущее своих детей в вечной позе просящего человека у бюджетного «корыта».
Слуга народа
Назначение на высокую должность 34-летнего человека было для него наградой за добросовестный труд. У него не было высокой номенклатурной родительской «крыши». Он не женился по расчёту на дочке высокого начальника. Заслужил продвижение по службе, обещал работать честно, судить беспристрастно, потому что, как он сам признавался, люблю я свою страну. Прошло 18 месяцев. В голосе появились нотки заносчивости и высокомерия. Часто начали мелькать фразы типа «мы знаем, как потратить бюджетные деньги. Национальные интересы превыше всего. Не нужны нам твои западные идеи. Вокруг нас столько недоброжелателей, которые хотят разрушить нашу стабильность».
Это уже был совсем другой человек. За 18 месяцев система госуправления и номенклатурное окружение перемолола, заблокировала каким-то образом способность критического восприятия мира и его нового окружения. Ещё через полгода я узнал, что у него появились серьёзные проблемы на работе в связи с реализацией одного модернизационного коммерческого проекта. Просочились слухи об откатах, дискриминации конкурентов и банальных взятках. Не выдержала душа экономиста испытание соблазнами распределения чужих денег. На одной из встреч он шёпотом сказал, что его подставили, что это был удар исподтишка.
Есть что-то общее между рабочими закрытого немецкого автоцентра, запуганным начальником, который устроил своему сыну Железный занавес и молодым ученым, которого сломала и перемолола государственная система. Созданная в Беларуси система мотивации и ценностей является самой большой угрозой для независимости государства и благополучия людей. Один А. Лукашенко создать её не мог бы. Ему помогали и продолжают помогать ворующие у своего работодателя инструменты рабочие, запуганные начальники госпредприятий и все те мелкие, серые номенклатурные лица, которые живут исподтишка и так же, тихим шептуном умирают.
Идеологический водораздел страны в центре Европы
Прекрасная песня Лявона Вольского «Менск и Мiнск» описывает разделённую столицу, два города в одной. Данные социологических опросов Беларуси показывают, что вся наша страна разделена на две. Надо бы попросить мэтра белорусской музыки написать песню «Беларусь и Белоруссия». Две половины одной страны живут по соседству, вперемешку. По одежде, языку, возрасту и полу сразу не определишь, к Белоруссии или к Беларуси относится человек. Беларусы и белороссы за редким исключением празднуют одни и те же праздники, посещают те же храмы. Между ними очень мало отличий по фактору «город – деревня». Они одинаково редко ходят в храмы молиться и одинаково покорно следуют приказам начальников.
Почему всякую гадость называют «либерализмом»
Ярослав Романчук, апрель 2013
У белорусских официальных идеологов появился на подхвате ярый сторонник. Пока добровольно, но явно с претензией на бонусы материального и нематериального характера. На первый взгляд, их появление неожиданно, но при ближайшем рассмотрении – вполне закономерно. Уважаемые Александр Шпаковский, Александр Синкевич, Алексей Дзермант, Егор Чурилов в проекте «Цитадель» (www.cytadel.org), через блоки и разные интернет-ресурсы набросились на либерализм с таким рвением, что даже уважаемый Вадим Гигин и Юрий Швецов, как официально одобренные критики либерализма и Запада, как-то померкли. Объектом нападок они выбрали экспертов белорусского Либерального клуба и понятие «либерализм» в целом. Цитадельщики стараются занять нишу популярного в мире движения левых интеллектуалов, национал-патриотов – государственников, а также, если получится, побороться за место в идеологической Вертикали белорусской власти и, чем черт не шутит, в будущей партии «Белая Русь». Набор штампов и лозунгов только белорусских антиглобалистов не было бы смысла анализировать, если бы не было большой популярности общемирового движения против свободы. На фоне очевидных проблем в мировой экономике, безобразий синдиката «Большое государство – большой бизнес», государственных долговых ловушек, надутых пузырей на рынке недвижимости, ценных бумаг и сырьевых ресурсов, невыполняемой горы социальных обязательств левые резко активизировались. Они хотят в очередной раз перевести стрелки с реального виновника всех бед – государства - на либерализм, «жадных» предпринимателей, свободный рынок и открытую конкуренцию. Они боятся остаться на свалке истории, чтобы люди, наконец, не поняли, что именно они – элитистские, высокомерные этатисты с претензией на всезнание и высшую мораль – являются виновниками самых кровавых трагедий, самых больших бед человечества. Именно их рукотворные исправления «провалов» рынка, их матрица для решения экономических, экологических и социальных проблем терпит фиаско. Дай бог, чтобы всё закончилось мирно, без кровавых эксцессов, переворотов и очередного передела карты мира.
Айн Рэнд
Среди многочисленных симптомов нынешнего морального банкротства самым заметным за последнее время оказалось поведение так называемых «умеренных» на съезде республиканцев. Это была попытка возвести подмену понятий в ранг инструмента национальной политики, попытка вытащить соответствующие методы из сточной канавы «желтой» прессы и поставить их на твердую основу с предложением включить в политическую платформу партии. «Умеренные» потребовали искоренения «экстремизма», не дав никакого определения этому понятию.
Лучше Джон Голт, чем Капков
Леонид Бершидский
«Может быть, я романтик в этом смысле - но на госслужбе ответственность больше». Прочитав эту цитату в интервью «главного по культуре» в собянинской Москве Сергея Капкова, я ненадолго задумался, где недавно видел почти такую же. Ну да, в интервью зампреда украинского Нацбанка Валерия Прохоренко: «Наверное, на госслужбе все-таки труднее. Ответственность больше». Оба госслужащих так или иначе работали на крупный бизнес. Капков заведовал российскими футбольными проектами Абрамовича и помогал ему выигрывать выборы. Прохоренко до прихода в Нацбанк трудился в банке Олега Бахматюка, единственного бизнесмена в глобальном списке американского Forbes, заработавшего состояние на яйцах. У этих людей было достаточно денег, и действовать они могли с достаточным размахом. Но вот оказались на госслужбе и теперь говорят, что там больше ответственность.
Андрей Зубов
Сталин оказался недоволен результатами переписи: народ не принимал советских порядков - 55 миллионов человек открыто признали себя верующими в Бога…
В этом месяце исполняется 75 лет с момента принятия одного из самых страшных решений большевицкой власти - приказа №00447 о массовом уничтожении граждан нашей страны.
Почему футбол объединяет и примиряет христиан, мусульман, буддистов и атеистов
Ярослав Романчук, июнь 2012
Чемпионат Европы по футболу дарит нам много эмоций. Даже далекие от этой великой игры люди заряжаются ее драматургией, взрывами радости и приступами огорчений. Большой спорт, великое искусство, профессиональный менеджмент, чудеса психологии и прибыльный бизнес – все это футбол. Где вы еще такое найдете? Это только для непросвещенных и ленивых умом большой футбол – это когда 22 бугая-миллионера 90 минут гоняются за одним мячом. На самом деле, есть в этой игре некое таинство и глубокий метафизический смысл. Есть в ней ценная институциональная структура. Не зря он объединяет людей всех религий, рас, возрастов и даже полов. На футбольном поле не имеет значение толщина твоего кошелька, «крыша» родителей или номенклатурные связи.
Вацлав Гавел
Ребенком я какое-то время прожил в деревне и хорошо помню одно из тогдашних своих впечатлений: я ходил в школу в соседнюю деревню по проселочной дороге, вьющейся среди полей, и по пути видел на горизонте высокую трубу какой-то спешно построенной фабрики, скорее всего выпускавшей военную продукцию - ведь тогда шла война. Она изрыгала густой бурый дым, пачкавший небосвод. Всякий раз, когда я видел это зрелище, у меня возникало острое ощущение неправильности происходящего: люди не должны пачкать небо. Не знаю, существовала ли уже тогда экологическая наука: даже если и так, я о ней и слыхом не слыхал. Тем не менее вид «загрязненного» неба меня оскорблял. Мне казалось, что люди в чем-то виноваты, что они губят нечто важное, по своему капризу нарушая естественный порядок вещей, и что это не пройдет безнаказанным. Конечно, мое отвращение имело в основном эстетическую природу: я тогда ничего не знал о токсичных выбросах, которые когда-нибудь уничтожат наши леса, погубят дичь и будут вредить здоровью людей.
Выступление в Стэнфордском университете, июнь 2005 года
“Для меня большая честь быть с вами сегодня на вручении дипломов одного из самых лучших университетов мира. Я не оканчивал институтов. Сегодня я хочу рассказать вам три истории из моей жизни. И всё. Ничего грандиозного. Просто три истории.
Первая история – о соединении точек.
Первый принцип
Свободные люди не равны, равные - не свободны.
Во-первых, я должен прояснить тот род «равенства», который я имею в виду, в этом утверждении. Я вовсе не говорю о равенстве перед законом - понятии, устанавливающем, что каждый признается невиновным или обвиняется в совершении преступления, основываясь на том, совершал он его или нет, причем его раса, пол, благосостояние, убеждения, гендер, религия не оказывают влияния на результат суждения. Это важная основа Западной цивилизации, и хотя мы часто отступаем от нее, я сомневаюсь, чтобы кто-либо здесь стал бы спорить с этой идеей.
О реальном равенстве мужчин и женщин
Ярослав Романчук
Перевернешь восьмерку – получишь знак бесконечность. Горькая ирония судьбы или злой рок женщин? Так получилось. 8 марта 1857 года американские швеи собрались на несанкционированный митинг и потребовали 10-часовой рабочий день и равную с мужчинами зарплату. Тогда их требования были революционными. Женщин за людей не считали. Отрыжка шовинистической средневековой инквизиции была непререкаемой традицией. Мужское варварство доминировало.
На женской теме к победе тоталитаризма
Небезызвестная «служанка» российских коммунистов Клара Цеткин в конце XIX века вполне успешно «села» на женскую тему. Революционерка Роза Люксембург ее поддержала. Идейная близость подруг не мешала «кровавой» Розе соблазнить сына Клары и использовать немецких проституток для PR-а социалистической революции. Тем самым они оказали большую услугу социалистам и большевикам Европы.
На фоне войны, бедности, аморальных монархий и жадных «буржуев» начала XХ века призывы мира, равенства и хлеба из чувственных женских уст воинственных социалисток звучали убедительно. Это как если бы сегодня Анжелина Джоли, Жанна Фриске и Вера Брежнева одной неотразимой шеренгой выступили против коррупции, бедности и загрязнения окружающей среды. И еще неравенства и жадных транснациональных корпораций.
В начале XX века женщины социалистки Европы добились своего. Они стали полноценными гражданками, по крайней мере, по закону. В 1917 году женщинам Российской империи избирательное право было дано временным правительством, уже после отречения императора Николая II. Это случилось 23 февраля(!) 1917 года по юлианскому календарю. После перехода на григорианский календарь этот день пришелся на 8 марта. Очевидно, мужикам для утешения оставили праздник 23-го февраля, а женщинам выдали день перевернутого знака бесконечность.
Последовательницы Цеткин/Люксембург стали частью огромной советской репрессивной системы. Женщинам не делали скидку на гендер, когда комиссары мордовали крестьян и «врагов» народа. Женщины не имели привилегий и вместе с мужчинами гибли от голода, гнили в концлагерях и тюрьмах. Равенство мужчин и женщин было достигнуто в унизительных очередях за продуктами, телевизорами, путевками на отдых, автомобилям и квартирами.
Жизнь женщин без религии, свободы самовыражения, духов, тампаксов, прокладок, в однотипных платьях, кондовой обуви и коммунальной квартире не доставляла удовольствие ни им самим, ни мужчинам. Хотелось красиво жить, а система приказывала жить практично. Однотипно, как в казарме. Старость означала бедность как для мужчин, так и для женщин. Старели рано. Пили много. Возмущались мало. Сгорали быстро. Умирали тихо. Советская тоталитарная система чередовала М и Ж, Ж и М. Все люди превратились в однополую, асексуальную биомассу. Такими их сделали соратники и наследники Цеткин/Люксембург.
Конечно, были радости. Обыкновенные человеческие радости. Не благодаря, а вопреки государству. Ни фашизм, ни коммунизм не в состоянии убить душу, лишить чувств, заставить не дружить, не любить, не любоваться прекрасным. Тоталитарная советская система оставила женщинам тотем для поклонения культу равенства мужчин и женщин – 8-ое марта. Чтобы не забыли свою мечту и надежду. И стремились к ней всю жизнь, не задавая лишних вопросов. Без претензий, без терзаний. Без угрызений совести. Чтобы умирали в 60 лет, не жалея о бесцельно прожитых годах.
Плебсу в Римской империи дарили гладиаторские бои. Крепостным крестьянам давали поблажки и устраивали попойки пару раз в году. Асексуальные товарищи Цеткин/Люксембург превратили 8-ое марта во всенародный праздник. 364 дня рутины, ругани, унижения, состояния винтика. И один день в году – праздник почитания, куцых цветов и стандартных тортов. Почувствуй себя королевой – с букетом скромных тюльпанов в руке, с банальным сувениром на столе, с неизменно пьяными мужиками в конце дня.
8-ое марта – день системного, общенационального притворства. День имитации замаливания грехов перед женщинами. День, когда сами женщины обманываться рады. Мол, лучше раз в году, чем вообще без праздника. 8-ое марта, как надежда, что не все в жизни будни, что может быть светлое будущее, что есть в жизни счастье. Хоть кусочек, хоть один день, а то до светлой загробной жизни, где все мы будем равны, здоровы и счастливы, так далеко…
Как уважать женщин и какое равенство ценить
Глубокий поклон тем, кто боролся и победил в борьбе за гражданские права женщин. Сама идея, что женщину можно не считать человеком и гражданином, унизительна. Одно дело – обеспечить равенство на словах, сделать соответствующую запись в Конституцию и другие законы. Другое дело – поменять отношение людей, изменить ценности. Большевикам-цеткинцам важна была имитация, эрзац-равенство. 8-ое марта было этому подтверждением. Это не был заговор мужчин против женщин. Это был захват истории бесполыми существами. Это было воровство жизни как у женщин, так и у мужчин.
Женщины достойны равенства с мужчинами. Они обязаны его иметь. Равенство по закону. Одинаковая оплата за один и тот же труд. Безопасные условия труда. Страховка от несчастных случаев. Никаких препятствий для карьерного роста. Никаких гендерных квот. Никаких поблажек и ссылок на ПМС, климакс или «голова болит». На работе – все работники, вне зависимости от гендера. Работаешь более продуктивно, генерируешь больше добавленной стоимости – получаешь больше вне зависимости, что у тебя в штанах. Становишься начальником, боссом – вне зависимости от того, в какую дверь ты ходишь, в М или в Ж.
Каким бы не было равенство перед законом, женщина анатомически, физиологически, психологически и во многих других аспектах отличается от мужчины. Каждая отличается по-своему. Каждая – уникальна. Каждая – творение Бога. Игнорировать это глупо и опасно. Как нельзя ставить знак равенства между мужчиной и женщиной, так нельзя ставить знак равенства между двумя женщинами, между двумя любыми homo sapiens.
Женщину делает уникальным право ее свободного выбора. Право владеть результатами своего выбора. Право нести ответственность за свой выбор. Женщина обретет настоящее, а не 8-мартовское равенство только в капитализме. Системе политической, гражданской и экономической свободы. Поскольку в основе капитализма лежит выгода в самом широком смысле этого слова, то политикам, чиновникам и работодателям выгодно будет иметь уверенных в себе, обеспеченных, здоровых, имеющих время на детей и на семью женщин. Поэтому в системе свободного обмена женщина должна получать зарплату больше, а не меньше мужчин. Денежный эквивалент вознаграждения едва ли является адекватной оценкой тех немонетарных и немонетизируемых ценностей, которые производит женщина.
Клара Цеткин, Роза Люксембург и их последователи завели женщин в исторический тупик. Жить там невыносимо. Живем мы там слишком долго. Застоялись. 8-ые марта превратились в ∞-ые стенания и краткосрочные вспышки радости.
Для нее главное слово «свобода», первое из троицы Великой французской революции. За этим скрывалось стремление третьего сословия ликвидировать привилегии аристократии и духовенства и достичь одинаковых с ними юридических прав. Когда это произошло, был брошен лозунг: «Обогащайтесь!» и возникла новая форма неравенства, основанная на богатстве одних и бедности других.
Ахиллесова пята идеологии - насилие. Чем больше насилия в теории и практике идеологии, тем быстрее приходит она к гибели. Порой она еще находится у власти, нО ей уже никто не верит. Наиболее хитрая идеология - либерально-капиталистическая, насилие которой не прямое, а косвенное, денежное, которое ей удается скрывать. Недаром в обширном труде «Открытое общество и его враги» апологет капитализма К. Поппер лишь один раз употребляет слово «деньги», да и тО в примечании. Поистине гегелевская «хитрость разума» - управлять не путем грубого насилия, а посредством денег. Деньги хороши как средство самореализации, когда не отняты у других. Но именно это происходит в капиталистическом обществе, построенном на эксплуатации людей, идей и природы, где высший стимул - прибыль. Однажды в примечании Поппер говорит о том, что на деньги можно купить политическую власть, но это разбивает его предыдущие построения. Капиталистическое общество открыто для имеющего деньги. Без денег оно закрыто. «А деньги - что ж, это те же гвозди и так же тянутся к нашим рукам» (А. Башлачев).
Данную идеологию можно назвать либерально-капиталистической, потому что начинает она с лозунга свободы, еще наполненного гуманистическим содержанием эпохи Возрождения, затем переходит к пониманию свободы как свободы предпринимательства и формальных прав личности и собственности, а заканчивает проповедью потребительства. Либерализм основан на экономическом видении человеческого поведения, когда экономика понимается как приоритетная сфера по сравнению с политикой. Эта идеология господствует в большинстве развитых европейских стран.
Либерально-капиталистическая идеология взяла кое-что из других, а именно: люди должны быть равны (но фактически люди твоего класса или нации). За счет этого синтеза она вырвалась вперед и сегодня стала лидирующей в мире.
Либерально-капиталистическая идеология анонимна. Она пытается скрыть даже свое Имя, в то время как обе другие работают с открытым забралом. По мнению французского ученого Р. Барта, «отречение буржуазии от своего имени не является иллюзорным, случайным, побочным, естественным или ничего не значащим фактом; оно составляет сущность буржуазной идеологии, акт, при помощи которого буржуазия трансформирует реальный мир в его образ, Историю в Природу»1. Миф помогает идеологии.
Большая жизнестойкость либерально-капиталистической идеологии в том; что она не берется открыто противопоставлять себя достижениям других отраслей культуры, прежде всего науке, а также искусству, философии, религии, как делают две другие идеологии.
