«Это конец Британской империи»
Сингапур и Бирма
Пропитанное кровью разделение Индии разрушило надежды на то, что британцы действительно смогут усилить свою империю на Востоке, отпустив страну на свободу. Уэйвелл и другие заявляли, что «Британия не потеряет престиж и мощь, но даже сможет его повысить, передав Индию индусам».
Идея заключалась в том, что партнерство сменит опеку. Станет проводиться сотрудничество в вопросах торговли, финансов и обороны. Оба новых доминиона будет верны короне.
Но ничего из этого не произошло. Раздел привел к отторжению Пакистана и Индии от Великобритании и усилил вражду между двумя новыми государствами. Неру сделал Индию республикой, и она оставалась в Содружестве только потому, что эта организация, призрак империи, могла по желанию менять форму.
Лорд Саймон (в прошлом - сэр Джон) плакался Уинстону Черчиллю в 1949 г., что Неру и Криппс в конце концов выиграли. Неру получил преимущества без ответственности, чем позволил Криппсу воплотить свои честолюбивые стремления в жизнь - «развалить Британскую империю».
Исламская Республика Пакистан развалилась на две (восточное крыло стало Бангладеш). Их правительства установили связи с другими мусульманскими странами. По мере развития экономики Индии, коммерческие связи нарушались вместе с сентиментальными. Неру сохранял нейтралитет своей страны во время «холодной войны», но казался более враждебным капиталистическому, а не коммунистическому империализму. Важнее всего то, что после раздела индийской армии между Индией и Пакистаном, полуостров более никогда не мог стать английской казармой в восточных морях. Как сказал фельдмаршал лорд Аленбрук, когда правление прекратило существование, «замковый камень арки обороны нашего Содружества был потерян, а наша имперская защита рухнула».
Земля содрогнулась. Соседние колониальные здания в Малайе, Бирме и на Цейлоне больше не были безопасными и надежными. В отличие от Римской империи, которая сохранялась на востоке на протяжении тысячи лет после того, как исчезла на западе,
Британская империя в Азии рушилась быстро. Ее скорый крах, который в равной степени стал результатом как войны, так и обветшалости, начался с падения Сингапура. Это событие сравнимо с разграблением Рима Аларихом, королем вестготов.
Сингапур, что означает Город Льва, являлся символом силы. Это была изумрудная подвеска на оконечности полуострова Малакка. Сэр Стэмфорд Раффлс приобрел его из-за стратегического положения. Размер Сингапура примерно соответствует размеру острова Уайт или острова Марта-Уэйнярд. Его защищает Малаккский пролив, основной путь из Индийского океана в Южно-Китайское море. К периоду между двумя мировыми войнами Сингапур стал пятым по величине портом в мире. Его деловое сообщество насчитывало свыше полумиллиона человек. Китайцы, чьи женщины продолжали носить халаты чонсам, а мужчины быстро приняли западную одежду, количественно превышали местных малайцев в саронгах, баджу (блузах) и шапочках-куфи. Пропорция была примерно три к одному. Но город, в котором к небу взмывало множество шпилей, куполов, минаретов и башен, доминирующий на южном берегу, был населен и фактически кишел представителями чужеродных национальностей. Индусы, цейлонцы, яванцы, японцы, армяне, персы, евреи и арабы заполняли улицы какофонией акцентов и множеством цветов. Босоногие кули носили синие хлопчатобумажные пижамы и конические соломенные шляпы. Они толкали повозки под бамбуковыми шестами, увешанными выстиранным бельем. Между велосипедов и повозок с впряженными волами на Орхид-роуд по пути к азиатским рынкам, которые пахли кальмарами и чесноком. Сикхи в тюрбанах сидели и желтых такси марки «Форд» и петляли в них между зеленых трамвайчиков по Серангун-роуд. На мостовых блестели малиновые пятна от сока плодов бетельной пальмы. Сикхи стремились к индийским базарам, где пахло кориандром, тмином и куркумой.
В трущобах царили нищета, плохое питание и болезни. Голодные дети в рванье рыскали по канавам в поисках капустных листьев и рыбьих голов. Британские чиновники во фраках ездили на «Бьюиках» от стоящих в сельской местности бунгало, окруженных жасмином, к гостинице «Раффлс» с кремовыми стенами и красной крышей. Она стояла среди пальм недалеко от кромки воды, «подобно торту, покрытому сахарной глазурью». Здесь их приветствовал метрдотель «с манерами великого герцога». Тут они ужинали и танцевали среди крутящихся вентиляторов и шуршащих папоротников. Тут они повторяли: «Эй, бой! Виски со льдом!»
Европейские «туанс бесар» (большие боссы) были уверены в себе и носили на себе эту уверенность, словно кирасу. У них имелись для того основания. В Сингапуре они владели «непробиваемой и неприступной крепостью», как повторяли газеты. То была самая крупная военно-морская база в южном полушарии. Они были хозяевами «Гибралтара Востока, ворот на Восток, бастиона британской мощи».
После окончания альянса с Японией в 1922 г. правительства в Лондоне потратили свыше 60 миллионов фунтов стерлингов на укрепление Сингапура. По общему признанию, деньги поступали крохами. Это происходило из-за послевоенного разоружения, довоенной Великой депрессии и того, что секретарь кабинета министров Морис Хэнки назвал «оргией экстравагантности в социальных реформах», которая происходила в период между двумя мировыми войнами. Хэнки утверждал то, что станет привычной мудростью: потеря Сингапура будет «катастрофой первой величины. После этого мы вполне можем потерять Индию, а в Австралии и Новой Зеландии перестанут в нас верить».
Генерал Смэтц предупреждал Министерство по делам доминионов в 1934 г., что если Британия утратит главенство на Востоке, уступив его Японии, то «пойдет по пути, которым пошла Римская империя».
Но к 1939 г. казалось, что огромная военно-морская база, построенная на северо-восточной стороне острова, выходящая на Джохорский пролив и обеспечивающая двадцать две квадратные мили глубоководных якорных стоянок, способна противодействовать местному превосходству японского флота.
Для ее строительства пришлось изменить русло крупной реки. Вырубили густой мангровый лес. Миллионы тонн земли переместили, выложили тридцать четыре мили бетонного покрытия, в зловонное болото вбили железные столбы - требовалось добраться до скального основания на глубине 100 футов. Внутри базы, которую окружили высокими стенами, железными воротами и колючей проволокой, находились казармы, офисы, магазины, мастерские, котельные, холодильные установки, столовые, церкви, кинотеатры, яхт-клуб, летное поле и семнадцать футбольных полей. Там имелись огромные печи, плавильные тигели и желоба для расплавленного металла, огромные молоты, токарные станки и гидравлические прессы, массивные подземные топливные цистерны, кран, способный поднять орудийную башню с линкора, плавучий док, достаточно большой, чтобы разместить в нем «Куин Мэри».
Этот арсенал демократии был полон боеприпасов, орудийных стволов, пропеллеров, буксирных тросов, радиоаппаратуры, мешков с песком, аэронавигационного оборудования, стальных амбразур для долговременных огневых сооружений и запасных частей всех сортов.
Примерно тридцать батарей защищали это место. Самыми мощными были 15-дюймовые орудия, которые могли разорвать б клочья самые тяжелые японские военные корабли. В противоположность мифу, эти пушки можно было развернуть так, чтобы они смотрели на сушу. (Хотя их снаряды, которые являлись скорее бронебойными, а не фугасными, оказались бы неэффективны против войск). Но предполагалось, что джунгли Малайи непроходимы.
Почти все ожидали, что атака на Сингапур будет проводиться с моря, а посему ее будет легко отразить. В тринадцатиэтажном здании, известном под названием «Пропаганда-хауз», британские радиовещательные станции способствовали развитию презрения общественности к японцам. Радиостанции подбадривало из метрополии Министерство информации, оно убеждало подчеркивать мощь Сингапура. Если японцы прибудут, то в сампанах и джонках. Их самолеты сделаны из бамбуковых палок и рисовой бумаги. Их солдаты - кривоногие карлики, страдающие миопией, поэтому они неспособны попасть по цели. Если взять все это в целом, что получалось, что японцы всего лишь подражают цивилизации, создав ее фальшивый аналог.
Дальнейшим подтверждением неуязвимости острова стало обязательство британского правительства отправить туда флот в случае начала враждебных действий с Японией. Став Первым лордом Адмиралтейства в 1939 г., Черчилль подчеркивал: Сингапур - это «ступенька лестницы» к Австралии и Новой Зеландии. Он также был осью колеса, на котором все держится между доминионами-антиподами и Индией.
Когда война угрожала охватить весь мир, генерал сэр Джон Дилл, начальник Имперского Генерального штаба, сказал: «Сингапур является самой важной стратегической точкой Британской империи». Поэтому, хотя Черчилль к тому времени отдавал приоритет Ближнему Востоку, он отклонил предложение Адмиралтейства и отправил на Дальний Восток два крупных боевых корабля - «Принца Уэльского» и «Рипалс» в сопровождении четырех эсминцев. Это флотилия, получившая кодовое название «Подразделение "Z"», прибыла в Сингапур 2 декабря 1941 г. Ее задачей было отбить потенциального противника. Она казалась тем, кто смотрел со стороны набережной, «символом абсолютной надежности».
Мощный новый линкор «Принц Уэльский», который пострадал во время операции против «Бисмарка», был известен, как «корабль его величества "Непотопляемый"».
Прибытие «Подразделения "Z"» ободрило главнокомандующего на Дальнем Востоке, главного маршала авиации сэра Роберта Брук-Пофэма, и он объявил, что Япония не знает, куда повернуть голову, и «Тодзио чешет голову».
Однако японский премьер-министр Хидэки Тодзио уже принял фатальное решение. 7 декабря самолеты с авианосцев комбинированного флота адмирала Исороку Ямамото разбомбили Перл-Харбор, а первые части 25-й армии генерала Томоюки Ямашиты высадились на северо-восточном берегу полуострова Малакка. На следующий день лондонская «Таймс» заявила: Великобритания находится в состоянии войны с Японией. Она же опубликовала статью под названием «Сингапур готов».
Гарнизон острова состоял из солдат из многих частей империи. Там были «крепкие британские пехотинцы, шотландские горцы, бронзовые от загара молодые гиганты из Австралии, высокие бородатые сикхи, мусульманские стрелки, только что служившие на северо-западной границе, крепкие маленькие гуркхи, малайцы из Малайского полка». На улицах было полно людей в форме, над головами постоянно гудели самолеты, завывали сирены, сигнализируя об учебных воздушных тревогах. По ночам лучи прожекторов играли на воде. Присутствие Королевского ВМФ подавляло. Все это провозглашало, что Сингапур является «сердцевиной британской мощи на Дальнем Востоке».
Вскоре стало очевидно, что сердцевина-то прогнила. Это частично произошло потому, что британское сообщество в Сингапуре размякло и расслабилось от имперского сибаритства и потакания своим желаниям. Они жили в миру слуг, для второго завтрака требовалась двухчасовая сиеста. Во второй половине дня колонизаторы лениво играли в гольф, крикет или выходили в море на яхте, устраивали коктейли и маскарады. Несмотря на прозвище «Сингалоре» («Грех в изобилии»), город не был так склонен к порокам, как Шанхай. Бордели считались незаконными, кинотеатры оказались гораздо популярнее опиумных притонов. Предпочиталась роскошь, а не распутство. Сингапур был местом «высокого уровня жизни и низких мыслей».
Идея нормирования состояла в том, чтобы подавать дичь в немясные дни. Это был «остров грез», где для женщины казалось совершенно естественным отказаться от помощи в работе на войну, потому что она записалась для участия в теннисном турнире. То был анклав самодовольной инертности, которая суммировалась в малайском термине «тид-апа» («зачем волноваться!»)
Господствующая апатия часто объяснялась очень сильной влажностью. Киплинг говорил, что потеют даже растения, «было слышно, как испускали пот» папоротники. Но Дафф Купер, которого Черчилль отправил в Сингапур министром-резидентом в 1941 г., приписывал подобную нездоровую ситуацию скорее иллюзии, чем лени и апатии. Как он сообщил, «кажется, что гражданское население спит комфортным сном, уверенное, что японцы не посмеют атаковать. Оно приобрело это ощущение ложной безопасности благодаря уводящим в сторону отчетам об их неприступной крепости, которые выдавала расслабившаяся и неэффективная военная разведка».
На самом деле сам Дафф Купер едва ли осознавал грядущий крах, который висел над островом. Его раздражала собственная относительная беспомощность. Он устраивал вечеринки, грубо и неприлично копируя препирающихся лидеров Сингапура. Однако Купер не очень ошибся насчет Брук-Пофэма («Старого горлопана»), которого считал «почти ку-ку, черт побери!»
Предположительно, главный маршал авиации первым выстрелил с самолета (в 1913 г.) Но сейчас он «сильно устал» (согласно дипломатичному выражению генерала Пауэлла) и «был не удел со времени обеда и дальше».
Дафф Купер с таким же пренебрежением относился к губернатору Стрейтс-Сеттльменте сэру Шентону Томасу, который являлся «рупором последнего человека, с которым разговаривал». И снова это был справедливый вердикт. Другие считали, что компанейский Томас, любящий выпить и закусить с друзьями, «сангвиник до грани самодовольства», лучше всего подходит на должность директора подготовительной школы.
Губернатор Томас настаивал, что нужно получить соответствующие указания для проведения подготовительных мер на случай воздушной тревоги, чтобы не вызывать ненужного беспокойства. Поэтому он проследил, чтобы никакие сирены не звучали и не проводилось мер по светомаскировке. Это продолжалось и в ночь на 8 декабря, когда первые японские бомбардировщики ударили по Сингапуру.
Дафф Купер пережил еще одну вражескую бомбардировку через несколько недель - как раз когда собирался лететь домой. Его миссия в Сингапуре получила очень подходящее завершение - Купера отвели в «бомбоубежище, сделанное полностью из стекла».
«Принц Уэльский» и «Рипалс» точно также могли быть сделаны из фарфора, поскольку отправились на перехват японских транспортов без защиты истребителей против пикирующих бомбардировщиков и бомбардировщиков-торпедоносцев. Командующий «Подразделением "Z"» адмирал сэр Том Филипс был тщедушным, сварливым и любящим подраться моряком, которого Уинстон Черчилль прозвал «Воробей». Он имел так мало морского опыта, что другой адмирал, Эндрю Каннингхэм, сказал: Филипс едва ли отличит нос от кормы.
Более того, Филипс придерживался традиционной для военно-морского флота точки зрения (которую разделял и Черчилль) о том, что бронированные левиафаны легко справятся с механическими гарпиями. 10 декабря 1941 г. это мнение стоило ему жизни. Он приказал подать ему его лучшую шляпу, и вместе с ней и своим кораблем отправился на дно. Погибли свыше восьмисот моряков. Японским самолетам не помешали контролируемые радарами «пом-помы», известные, как «чикагские пианино». Они потопили оба больших судна. Их потеря стала самым большим шоком времен войны для Черчилля и наполнила Сингапур «ощущением полной катастрофы».
Это была «катастрофа гигантских пропорций», как писал один английский военнослужащий: «Мы чувствовали себя полностью открытыми для атаки». Моральный дух упал, когда стало ясно, что быстрые и юркие «Мицубиси Зеро» способны превратить в фарш «зверинец» Королевских ВВС из «Буффало» («Буйволов»), «Вайлдбистов» («Антилоп гну») и «Уолрусов» («Моржей»). Эти громоздкие, неповоротливые и устаревшие самолеты, точно названные «летающими гробами», вскоре уступили контроль над малайскими небесами Японии.
Поэтому менее чем через неделю после начала войны на Востоке британцы были вынуждены защищать полуостров силами фактически одного рода войск. Их армия была плохо подготовлена и плохо оснащена для этой цели. В отличие от трех дивизий Ямашиты, которые обучились искусству быстрого маневрирования во время боев с китайцами, защитники имели малый боевой опыт. Многие из зеленых индийских военнослужащих никогда не видели танк, пока не встретились с японскими, которые строились боевым порядком против бронемашин «Роллс-Ройс» времен Первой Мировой войны - настоящих «музейных экспонатов».
У британцев было много другого моторного транспорта, но он заставлял их держаться дорог, которые шли сквозь каучуковые поместья, банановые плантации и пальмовые рощи рядом с горным хребтом, поросшим джунглями. Японцы путешествовали налегке, ездили на велосипедах (а если протыкали шины, то двигались и на ободе колеса), носили парусиновую обувь (она не становилась тяжелой при промокании во время муссонов, как английские сапоги). Так завоеватели постоянно обходили по флангам своих разбросанных по территории противников, которые неорганизованно отступали. Как едко заметил один офицер, руководивший отступлением, его задачей было беспокоиться о бегстве.
Кроме 2-го Аргиллского и Сазерлендского хайлендского полка, которые имели опыт военных действий в дикой местности, британские и имперские подразделения просто не могли остановить наступление. Как сказал один австралийский артиллерист, «в сравнении с японскими ветеранами, мы были младенцами».
Контраст между лидерами тоже оказался заметен. Жестокий Ямашита установил «дисциплину, столь же суровую, как осенний мороз». Он завоевал прозвище «Малайский Тигр». Британский командующий генерал Артур Персиваль никогда так и не смог должным образом взять под контроль своих подчиненных, которые называли его «Сингапурским Кроликом». И в самом деле, его выступающие зубы, покатый подбородок, будто виноватая улыбка, маленькие усы, высокий нервный смех не давали правильного представления о характере. Ведь генерал был и умным, и смелым человеком. Но в отличие от крепкого, грубого и нескладного Ямашиты, который считал, что японцы, ведущие свое происхождение от богов, должны нанести поражение европейцам, ведущим происхождение от обезьян, он был болезненно скромен и удручающе нерешителен. Его призывы к народному сопротивлению скорее приводили в смущение, чем вдохновляли.
Персиваль не являлся яркой личностью, у него не было убежденности и динамизма, поэтому он не смог стимулировать и побуждать к действию Сингапур. Командующий не контролировал упрямых генералов, которые ему подчинялись - например, австралийца Гордона Беннетта. Последний, как говорили, всегда был готов к драке, держался вызывающе и искал повода к ссоре.
Артур Персиваль ничего не сделал со стопками памфлетов о противотанковой обороне, которые нашли нераспечатанными в шкафу у него в штабе - форте Каннинг, прозванном «Замок Неразберихи». Он выступал против подготовки малайцев и китайцев для ведения партизанских операций, поскольку «план, признающий возможность проникновения противника, имел бы ужасающий психологический эффект, отражающийся на восточном разуме». Командующий разделял стандартную британскую точку зрения, считая, что малайцы не обладают никакими «боевыми качествами, необходимыми для ведения войны», а из тамилов не получатся солдаты.
Когда японцы захватили Пинанг и Куала-Лумпур, Персиваль не стал проводить эффективную политику выжженной земли, чтобы лишить их поставок. При разговоре по телефону он даже подвергся унижению - оператор прервал связь, как только закончились три положенные минуты. Вначале командующий отказывался установить фиксированные оборонительные сооружения на северном побережье Сингапура, поскольку это плохо скажется на моральном духе гражданских лиц. Затем он объявил, что это будет сделано, открывая секреты, как гневно выразился Черчилля, словно новообращенный последователь проповедника Бухмана на церемонии «пробуждения».
Премьер-министр все еще был в ужасе, выяснив: Сингапур вовсе не является такой крепостью, как он представлял. Черчилль побуждал Персиваля мобилизовать население и сражаться до конца. Но когда Ямашита готовил окончательный удар, остров все еще пребывал в мечтательности и апатии. Кинотеатры были полны людей, оркестры играли на лужайках перед клубами, в гостинице «Раффлс» продолжались танцы. Цензоры запрещали журналистам использовать слово «осада». Когда один полковник прибыл на интендантский склад за колючей проволокой, то обнаружил, что тот закрыт во второй половине дня, поскольку она отводится для отдыха и развлечений. Когда другой офицер попытался превратить Сингапурский гольф-клуб в опорный пункт, секретарь клуба сказал, что для этого придется созвать совещание специального комитета. Когда архитектор из Управления общественных работ использовал кирпичи из внутреннего дворика коллеги для строительства бомбоубежища на случай военной тревоги, то это привело к очень резким обвинениям и ссоре. Управление гражданской обороны начало копать траншеи в качестве защиты на случай сильной бомбежки, но администрация выступила с возражениями: эти траншеи станут местами распространения комаров. Некоторые австралийские солдаты сами отказывались рыть траншеи, потому что было слишком жарко…
Приняли указ, согласно которому работники, отправляющиеся трудиться в опасные зоны, не будут получать дополнительную оплату, поскольку это приведет к инфляции. Поэтому тамилы, которые требовались для строительства береговых редутов, продолжали косить траву на удаленной от берега территории. Британские подразделения требовали детальных карт острова. Они их получили, но выяснилось, что это карты острова Уайт.
Проявлялась настоящая обеспокоенность из-за местной «пятой колонны». Некоторые сомневались в верности султана Джохора, которому запретили появляться в Сингапуре, поскольку в танцзале ярмарки «Счастливый мир» он устроил беспорядки из-за своей любимой фаворитки - филиппинки по имени Анита.. Один военнослужащий «определенно видел ночью огни, исходящие от собственности султана… Эти лучи вполне могли направлять вражеские самолеты».
Столь же зловещим в глазах властей было то, что султан подарил леди Диане Купер попугая, который говорил только по-японски. Если учитывать все, то сэр Чарльз Винер Брук, последний наследный белый раджа Саравака, определенно был прав, заклеймив чиновников Сингапура - «жеманных, консервативных и некомпетентных».
Еще более поразительными были комментарии одного учащегося Раффлс-колледжа, когда Джохорскую насыпную дорогу, связывающую остров с материковой частью, с грохотом уничтожили (но - не полностью). Когда директор школы спросил, что это за взрыв, Ли Куан Ю, будущий премьер-министр Сингапура, ответил: «Это конец Британской империи».
Получилось так, что Персиваль настолько неумело отработал план диспозиций, что фактически преподнес победу японцам на блюдечке. Распределив свои войска по берегу, он поставил самые слабые формирования на северо-востоке, где Джохорский пролив сужался до тысячи ярдов. Соответственно, там и были проведены высадки десанта. Командующий не оставил никакого центрального резерва для контратаки. Он не отрядил военную полицию для задержания и сбора дезертиров, отставших солдат и грабителей.
Когда виски из Сингапурского клуба выливали, чтобы напиток не достался врагу, австралийских солдат видели «опустившими лица глубоко в сточную канаву. Они собирали столько виски, сколько получится».
Персиваль дал указание артиллерии выпускать только по двадцать снарядов в день, чтобы сохранить боеприпасы для долгой борьбы. А все закончилось коротким столкновением. Когда команды подрывников поджигали военно-морскую базу, наполнив воздух маслянистым дымом, японцы использовали террор для создания паники. Они начали убийственную атаку на военный госпиталь, даже проткнули штыком пациента на операционном столе, после чего отрезали город от резервуаров. Европейцы предпринимали отчаянные усилия, чтобы сбежать из разгромленной гавани, часто выталкивая азиатов из лодок. Эхом повторяя слова Черчилля, который призывал офицеров умирать вместе со своими подразделениями во имя чести Британской империи, Персиваль объявил: «Мы навечно покроем себя позором, если нам нанесет поражение армия умных гангстеров, которых во много раз меньше количественно, чем наших людей».
Если бы Персиваль использовал все ресурсы Сингапура, то, быть может, и оправдал бы свои надежды, поскольку японцам опасно не хватало боеприпасов. Но он капитулировал 15 февраля 1942 г. Джордж Вашингтон поймал 7 200 бойцов в ловушке под Йорктауном. Ямашите удалось зажать в Сингапуре свыше 130 000 человек.
Черчилль, который неохотно дал согласие на капитуляцию, написал знаменитую фразу: «Это была худшая трагедия и крупнейшая капитуляция в британской истории». Он считал ее особенно позорной при противопоставлении упорному сопротивлению американцев японским силам в Батане на Филиппинах (хотя там защитники тоже количественно превышали атакующих). Субхас Чандра Бос, который рекрутировал пленных, взятых во время малайского разгрома, в Индийскую национальную армию, говорил о Сингапуре, как о кладбище Британской империи.
С военной точки зрения, как всегда уверял Черчилль, приобретение Америки в качестве союзника более чем компенсировало опустошительные набеги враждебной Японии. Кроме того, оккупации Малайи Японией оказалась такой варварской, что в сравнении с ней британская имперская система казалась утонченной. Первым крупным преступлением, которое совершили японцы, была «операция по зачистке» - «очищение путем уничтожения» («сук чин») примерно 25 000 китайцев.
Отношение японцев к белым пленным тоже оказалось очень жестоким. Они специально прилагали усилия для унижения британцев перед их бывшими подданными. Оккупанты заставляли изнуренных и истощенных людей мести улицы перед фотокамерами и кинокамерами хроникеров, демонстрировали обнаженных женщин в витринах магазинов. Такие унижения и оскорбления в большей мере дискредитировали авторов, чем жертвы. Более того, безжалостная эксплуатация японцами малайских ресурсов подорвала всю пропаганду о «Сфере совместного процветания Великой Восточной Азии». «Новый порядок» императора Хирохито характерно платил за резину и олово никчемными и ничего не стоящими бумажными деньгами, выпущенными оккупационными властями. (Они, благодаря центральному орнаменту, получили прозвание «банановых денег»). В Шонане («Свет Юга»), как японцы переименовали Сингапур, оккупанты угрожали обезглавить любого, кто неправильно напишет имя императора. По этим и другим причинам люди в Малайе (особенно китайцы) приветствовали возвращение старого колониального порядка в 1945 г. с «искренней и безудержной радостью».
Однако ничего больше не могло пойти по-старому. После утраты «Подразделения "Z"» британцы пытались удержать военно-морскую базу Сингапура по большей части по причине имперской гордости. Поэтому ее потеря в первую очередь оказалась потерей лица, ужасным ударом по престижу. Превосходство белых было основой их правления, а Ямашита разгромил его во время кампании, которая длилась всего семьдесят дней. Единственный японский лозунг, который продолжал звучать после падения атомных бомб на Хиросиму и Нагасаки, был таков: «Азия для азиатов». По словам Ли Куан Ю, который стал премьер-министром независимого Сингапура в 1959 г., «когда война закончилась в 1945 году, не было никакого шанса воссоздания британской колониальной системы старого типа. Шоры упали с наших глаз, и мы сами увидели, что местные жители могут управлять страной». Шок от падения Сингапура почувствовали далеко за пределами Востока. Он отдался эхом даже на удаленных участках северо-западной границы, где пуштуны выразили «презрение оттого, что столь серьезное поражение англичане понесли от рук таких противников».
В Великобритании интеллектуалы теперь винили себя в «подрыве уверенности» в империи, принижая ее принципы силы, на которых она строилась. Так философы лишали силы старый режим перед Французской революцией. Марджори Перхам призывала в «Таймc» к срочной перестройке колониальных администраций, в особенности - в сфере расовых отношений. Британцы «заслужили укор за то, что отказывали в полном равенстве в рамках империи, хотя винили Гитлера за его политику расы господ».
Австралийцы чувствовали себя преданными метрополией, как объявил их премьер-министр Джон Кёртин (и его фраза стала хорошо известной). Они теперь ожидали зашиты от США, «свободные от любых мук и страданий в связи с нашими традиционными связями или родством с Соединенным Королевством». Через два дня после падения Сингапура Генри Льюс опубликовал статью «Американское столетие» в журнале «Лайф», в которой утверждалось: США должны занять место, которое однажды занимали великие державы - Римская и Британская империи. Но Америка будет царить доброжелательно, благосклонно, щедро и великодушно, обеспечивая помощь, культуру, технологии, демократию и мир.
Критики отмахнулись от этого утверждения, назвав «мышлением Льюса», пустословием мессии о новом мировом порядке, который вполне может оказаться хуже старого. Но независимо оттого, был ли Льюс великодушным и надменным, или же путаным и бестолковым, он оказал влияние в формировании мнения. Этот обозреватель помог определить будущую роль Америки в тот самый момент, когда казалось, что Британия вот-вот лишится империи.
Даже американская помощь в виде китайских армий генерала «Уксусного Джо» Стилвелла и «летающих тигров» генерала Клэра Ченнольта не смогла остановить одновременное наступление японцев в Бирме. И вновь британское отступление получило все характеристики разгрома. Как и в Малайе, оно оказало фатальное влияние на положение колониальной державы.
Губернатор сэр Реджинальд Дорман-Смит, которому пришлось бросить свою большую коллекцию цилиндров, сказал: британцам никогда больше не удастся поднять головы в Бирме. Они не смогли ни защитить себя от вторжения японцев, ни защитить гражданское население от атак на земле и с воздуха. Например, в начале апреля 1942 г. мощный воздушный налет почти стер с лица земли Мандалей. Первый удар уничтожил клуб Верхней Бирмы, где люди собрались на обед. Бомбы убили сотни людей, некоторых отбросило в ров форта Дафферин. Из-за бомбежки начались пожары, которые за несколько секунд уничтожили бамбуковые хижины с соломенными крышами. Рухнули и более крепкие здания - например больница и железнодорожный вокзал. Как заметил в неопубликованных мемуарах один индийский чиновник, Н.С. Тайябджи, подобная бойня «покончила с любым остающимся чувством верности или сочувствия делу Британии среди бирманских и китайских местных жителей».
Тайябджи помог организовать эвакуацию 400 000 индусов и других лиц из Бирмы. Он говорил об ужасающих обстоятельствах, при которых проходило передвижение по суше: промокшие после муссонов джунгли, кишащие пиявками; слякотные и топкие горные тропы, забитые охваченными паникой людьми; грязные лагеря беженцев, где свирепствовали холера, дизентерия и малярия; тучи ярких бабочек, парящих над раздутыми трупами. Автор мемуаров стал свидетелем результатов применения фугасных бомб и снарядов японцами: «Оторванные конечности и куски одежды были разбросаны по территории, представляя собой жуткое зрелище». Он отмечал, что белые имели приоритет даже в бегстве, и жаловался на «вопиющую дискриминацию».
К концу мая японцы оккупировали всю страну. По словам Тайябджи, они «уничтожили миф о западной неуязвимости, а вместе с ним - и те прочные связи, которые могли пережить 100 с лишним лет эксплуатации и бездумной власти».
Это было справедливое замечание, поскольку бирманцы всегда яростнее, чем другие колонизованные расы, выступали против подчинения Британии. (Словом «бирманцы» обозначается как титульная нация Бирмы, так и все жители страны в целом. «Сингальцы» и «малайцы» - это этнические термины, но «цейлонцы» и «малазийцы» означают все население соответствующих стран).
С самого начала бирманцы чувствовали сильную озлобленность по отношению к завоевателям. Аннексия 1885 г. наполняла их «жаждой восстания, самой яростью мятежа против узурпаторов-иностранцев». Как правило, против завоевателей их настраивала внезапная атака на социальную, политическую и религиозную систему, которая господствовала в Бирме на протяжении трехсот лет. Она была иерархичной по своей структуре, поддерживалась наследной элитой, руководил страной король. Теократический монарх царствовал и правил за высокими стенами из красного кирпича, окружавшими его дворец в Мандалее, под изящным рядом шпилей над залом аудиенций. Только он один мог демонстрировать эмблему в виде павлина и носить парчовые и шелковые одежды, бархатные сандалии, драгоценные камни и скрученные в двадцать четыре ряда золотые цепи.
Король организовывал все аспекты жизни, давал взаймы деньги, развивал торговлю, распределял по группам и рангам монахов, покровительствовал искусству и определял этикет. Он даровал звания, чины и должности, которые обозначались одеждой, украшениями, правильными оттенками зонтиков и должными размерами плевательниц. Предполагалось, что королевский указ действует от перешейка Кра до болот в предгорьях Гималаев, от зеленых долин Бенгалии до пурпурных возвышенностей Страны Шанов. Но последний бирманский король Тибо являлся сюзереном только для кланов каренов, качинов, шанов, чинов и нескольких других народностей в горах, которые окружали засушливые верховья реки Иравади.
Но даже в этой долине правило беззаконие. Поэтому британцы выступали за низложение короля и прямое подчинение, намереваясь удерживать три миллиона своих новых подданных при помощи силы.
Захватчикам потребовалось пять лет, чтобы покончить с противостоянием. Патриоты объединились с бандитами, а борцы за свободу - с террористами. Так возникло сопротивление.
Бирманские вооруженные бандиты с острыми, словно бритва, дахами (длинными ножами) и искренней верой в магические заклинания и то, что татуировки в виде рептилий, великанов-людоедов и чудовищ делали их неуязвимыми, заработали репутацию жестоких людей. Их боялись. Они вполне могли облить женщин керосином и поджечь их, забить младенцев в рисовых ступках до «настоящего желе». Ответные демонстрации насилия не пугали бирманцев, которые «в ужасном видели комический элемент». Подразделение военно-морской бригады обнаружило это, когда пыталось преподать им урок, казнив двенадцать бандитов одного за другим. «Первого поставили спиной к стене. Коническая пуля ударила его промеж глаз и снесла всю верхнюю часть головы, которая исчезла странным, гротескным, неожиданным образом. Его товарищи, которые стояли рядом, ожидая своей очереди, визжали от хохота при виде этого зрелища. Они смеялись, по очереди направляясь на расстрел, относясь ко всей экзекуции, как к большой и необычной шутке».
Даже после того, как британцы получили власть и стали хозяевами, преступность увеличилась в вызывающей тревоги степени.
Несомненно, это часто становилось независимой формой восстания. В любом случае, бирманцы оставались, по мнению сменяющих друг друга наместников короля, не столько жителями провинции Индии, сколько нацией бунтовщиков. Как писал один из них, его офицеры пытались «заменить социальный порядок тюремной дисциплиной».
Британское правление законности стало более репрессивным, чем бирманское ярмо традиций и обычаев. В основном оттого, что оно сурово навязывалось. В 1930-е гг. каждый ежегодно вешали по сто человек. Это был шокирующе высокий процент при населении менее семнадцати миллионов человек. Джордж Оруэлл классически изобразил ужас таких казней.
Британский подоходный налог был более навязчивым, чем обложение налогами собственности. Новая система местного управления уничтожила старое чувство общины. Традиционные главы уступили назначенным британцами деревенским старостам. Они так никогда и не добились той же верности и преданности, хотя устраивались церемонии по оснащению их дахами с серебряными рукоятками и красными зонтиками с позолоченными ручками. Сами старосты подчинялись новым господам, причем в такой степени, что мальчики на рисовых полях пели: «Негоже, негоже иноземцам править в Золотой Земле!»
Британцы никогда не завоевали сердца и умы бирманцев, их пропаганда часто не имела никакой силы. Например, попытки завоевать верность королю и империи игнорировали бирманскую традицию выбора популярных героев. (Ими были те, кто бросал вызов властям).
Даже позитивные дела британцев - расширение железных дорог, здравоохранения, улучшение сельского хозяйства и т.д. - не дали благосклонности масс. Да, один или два представителя крошечной образованной элиты считали такой прогресс исторической необходимостью. Но они тоже ненавидели резкое навязывание административной системы, которая и рвала с бирманским прошлым, и лишала самых способных сыновей Бирмы надежды стать кем-то выше простых клерков. Как писал один высокопоставленный белый чиновник, неподходящие и чуждые по духу реформы не закрепились в Бирме и не способствовали росту национальной жизни. «Именно поэтому мы остаемся чужестранцами, куда бы мы ни отправились. Именно поэтому наша шаблонная цивилизация не проникает глубоко. Именно поэтому наши программы самоуправления не находят искренней поддержки среди населения Востока. У нас горячие и напряженно работающие головы, но наши сердца холодны, словно лед».
Везде не хватало сочувствия, симпатии отсутствовали (возможно, за исключением царства футбола). Английская версия сменила бирманскую игру и предположительно стала «главным положительным моментом» имперского правления. Однако футбол обеспечивал выход озлобленности и яростным антиевропейским чувствам. Как вспоминал сам Оруэлл, «когда маленький бирманец подставил мне подножку на футбольном поле, а судья (еще один бирманец) посмотрел в другую сторону, толпа кричала, заливаясь жутким смехом».
Другие вопросы вызывали еще более сильные страсти. Британцы безжалостно эксплуатировали тиковые леса, нефтяные месторождения и рубиновые копи. Их предпочтения племенам вроде каренов, которым предоставили некоторую степень автономии и брали в армию, как представителей «воинственной расы», раздражали бирманцев. Их раздражал и приток индусов, ведь это меняло вид страны. Кули с субконтинента помогали отодвинуть джунгли в дельте Иравади, где было много змей и насекомых. Они сажали рис в промышленных масштабах и создали «фабрику без труб».
Рангун стал преимущественно индийским городом, где кули набивались в зловонные бараки или спали на улицах, «так тесно прижавшись друг к другу, что почти не оставалось места для того, чтобы протолкнуть тачку». Другие индусы стали ростовщиками, обогащались на бирманских долгах и приобрели много земли. Третьи получали хорошие места на железных дорогах, пароходах, в тюрьмах, мельницах и офисах. Они фактически монополизировали коммуникации.
Еще до времен короля Тибо бирманцы установили телеграфную систему и адаптировали азбуку Морзе под свой алфавит. Теперь же стало невозможно пользоваться телефоном без знания хинди. Чужеземное влияние, как казалось, представляло угрозу бирманской религии, символизированной культовым комплексом Швэдагоун. Шпиль пагоды отражался в Королевском озере и пронзал небо над Рангуном, словно «золотая стрела». Светские и миссионерские школы, в которых говорили на английском языке, уже ослабляли влияние буддийского монашеского ордена. Британцы не смогли его поддержать, что подорвало центральный столб бирманской цивилизации. Неслучайно, что Ассоциация молодых буддистов, основанная в 1906 г., обеспечила первый крупный националистический импульс после падения Тибо, последнего «защитника веры».
Ассоциация молодых буддистов, восточное эхо Ассоциации молодых христиан, зародилась в качестве студенческой организации, занимающейся духовными вопросами. Но вскоре она стала развивать культурные интересы, которые способствовали патриотизму Усилия по возрождению бирманского искусства и литературы привели к повторному утверждению национальной индивидуальности и самобытности.
Во время Первой Мировой войны, которая нанесла урон экономике страны, президент Вильсон возбудил желание самоопределения. В 1919 г. бирманская антипатия к британцам приняла форму требования снимать обувь перед входом в пагоды. Колониальные хозяева заставляли бирманцев входить к себе босыми ногами, а это был «зуб за зуб». Однако, отказываясь унижаться, британцы просто стали игнорировать священные места. Они даже бойкотировали культовый комплекс Швэдагоун. «Это святилище надежд нашей нации, - сказал один бирманский лидер. - Оно отражает в своей золотой красоте неустанное стремление смертного за бесконечностью».
Когда леди Диана Купер сняла чулки и туфли на высоких каблуках, чтобы посетить этот храм в 1941 г., она отметила, что белые хозяева, которые ее принимали, пришли в ужас: «Такие поступки, очевидно, прогонят нас из Бирмы». Вопрос о пагоде явно побудил бирманцев присоединиться к волне сопротивления, которая пронеслась по Британской империи после Первой Мировой войны. В Рангуне монахи отвели взоры от небесных видений и посмотрели на перспективы земного спасения. Самым яростным политическим лидером стал У От Тама, революционер в одежде цвета шафрана. Он проповедовал, что души не могут достигнуть нирваны, пока тела не освобождены от рабства.
Его и ему подобных часто заключали в тюрьму за подстрекательство к мятежу. Губернатор сэр Реджинальд Крэддок осуждал их за «жертвование многовековым преклонением ради девяти дней аплодисментов изумленных масс». Но «люди были возбуждены до мозга костей, слыша такие смелые речи своего храброго лидера».
По словам одного христианского миссионера того времени, националистическая агитация «позволяет вдохнуть воздух горных вершин и вызывает в воображении яркие картины Неопределенного, но прекрасного будущего».
Агитация стала более сфокусированной и более светской, когда британцы, отказавшись от возможности самоуправления по ирландскому типу, не предоставили Бирме даже конституционных авансов, которые предложили Индии. Министерство по делам Индии заявляло: правительство нельзя заставить отвечать перед бирманским народом, поскольку бирманского народа не существует. Это неоднородная сущность.
Такое утверждение вызвало негодование и привело к появлению «Ассоциаций собственной расы» во многих из 11 000 деревень страны. Их участники давали клятву, заявляя, что будут ей верны или обрекут себя на вечные муки ада: «Я буду трудиться ради самоуправления сердцем и душой и не уклоняться от своих обязанностей, даже если мне будут ломать кости и срывать с меня кожу».
Атины (участники ассоциаций) сопротивлялись налогообложению, выступали против легализованной продажи алкоголя и опиума и свободно совершали насилие. В 1923 г. британцы их запретили и установили систему двоевластия по индийской модели. Новый Законодательный совет был органом с широким представительством, избираемым домовладельцами, хотя имелись коммунальные и другие ограничения на членство. Несмотря на двух министров, отправляемых в Исполнительный совет губернатора, Законодательный совет имел строго ограниченную власть. Например, сам губернатор управлял племенными регионами и контролировал оборону, финансы, закон и порядок.
Этот привкус демократии едва ли удовлетворял общенациональный аппетит к свободе. Вероятно, главным достижением стало обеспечение нового поля для коррупции. Глубина ее оказалась огромной, а распространение повсеместным - как и в кабинете Авраама Линкольна, чей госсекретарь, по общему мнению, мог украсть все, кроме раскаленной докрасна печки.
Большинство людей с отвращением игнорировали выборы, а политическая агитация продолжалась. В конце 1920-х гг. она нашла выражение в таких органах, как Ассоциация Добама («Добама асайсьон»). Слово «добама» означало «мы - бирманцы». Копируя ирландскую «Шин Фейн», она начала бойкотировать западные сигареты, стиль причесок и одежды. Ее участники расхваливали достоинства манильских сигар. Они восхваляли красоту локонов агатового цвета, украшенных гирляндами ярких цветов -например, орхидей или жасмина. Они пели гимны добродетелям розовых лунги и пасох (видов юбок), пошитых из мандалейского шелка, а также гаунг-баунг из камчатной ткани (шарфов для ношения на голове), украшенных янтарем.
Из книги Падение Римской империи автора Хизер ПитерГлава девятая Конец империи Некоторые историки порицали Константинополь за то, что он ничего не предпринял для спасения погибавшего Запада. Из Notitia Dignitatum (см. гл. V) мы узнаем, что восточноримские вооруженные силы, оправившиеся после поражения при Адрианополе, к концу IV в.
Из книги Большая игра. Британская империя против России и СССР автора Леонтьев Михаил ВладимировичСуэцкий кризис и отставка Британской империи В 1875 году британский премьер Бенджамин Дизраэли, обеспечивший приобретение акций компании Суэцкого канала, проинформировал королеву Викторию запиской: «Вы владеете им, мадам». Канал стал основной магистралью Британской
Из книги Европа в эпоху империализма 1871-1919 гг. автора Тарле Евгений ВикторовичГлава V ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА БРИТАНСКОЙ ИМПЕРИИ ПЕРЕД НАЧАЛОМ АНТАНТЫ И В ЭПОХУ СОЗДАНИЯ АНТАНТЫ 1. Политика уступок и «умиротворения». Дарование конституции бурам. Аграрная реформа в Ирландии Чтобы понять главную движущую пружину внутренней и внешней политики всех
Из книги Английские корни немецкого фашизма автора Саркисянц МануэльЧувство избирательного сродства с Гитлером, исходящее от Британской империи Конечно, самое великое, что совершено людьми в политическом плане, - это господствующее положение, которое в мире заняла Англия… Англия во всем мире совершала то же, что в Европе делала
Из книги Политика: История территориальных захватов. XV-XX века: Сочинения автора Тарле Евгений ВикторовичГлава V Внутренняя политика Британской империи перед началом Антанты и в эпоху создания Антанты 1Чтобы понять главную движущую пружину внутренней и внешней политики всех британских правительств, сменявших друг друга у власти в течение тринадцати лет, истекших между
Из книги Всемирная история: в 6 томах. Том 4: Мир в XVIII веке автора Коллектив авторовЭВОЛЮЦИЯ БРИТАНСКОЙ ИМПЕРИИ Историки говорят о «коротких» и «длинных» веках, не совпадающих с хронологическими. Так, одни пишут о «коротком XX веке» (1914–1991), другие - о «длинном XVI веке» (1453–1648). В истории Британской империи эпоху 1689–1815 гг. можно назвать «длинным XVIII
Из книги Том 3. Кино становится искусством, 1914-1920 автора Садуль ЖоржГлава XXVI КИНО В АНГЛИИ, В БРИТАНСКОЙ ИМПЕРИИ И НА ВОСТОКЕ (1914–1920) „Дата объявления войны - 4 августа - была во многих отношениях весьма благоприятной (fortunate), - гласит Британская энциклопедия (изд. 1927). - 3 августа был „Бэнк Холидэй” (то есть день, когда ежегодно бывают
Из книги Цивилизация Древнего Рима автора Грималь Пьер Из книги Реликвии правителей мира автора Николаев Николай НиколаевичКорона Британской империи Корона Британской империи относится к так называемым «драгоценностям короны» - королевским регалиям, ювелирным украшениям, принадлежащим не лично британскому монарху; а государству.Она по своей форме изготовлена подобно короне Святого
Из книги Всеобщая история в вопросах и ответах автора Ткаченко Ирина Валерьевна4. Почему Индию называют «жемчужиной» Британской империи? К началу ХIХ в. в руках Британской Ост-Индийской компании и подчиненных ей вассальных княжеств находилась почти вся территория страны. В свою очередь она состояла из двух частей: так называемой Британской Индии,
Из книги Октябрьский детектив. К 100-летию революции автора Лебедев Николай ВикторовичБлеск и нищета Британской Империи Уинстон Черчилль свою книгу «Мировой кризис» открыл панегириком Британской Империи:«Окончание Великой войны (Первой мировой. - Н. Л.) подняло Англию на небывалую высоту. Вновь в четвертый раз на протяжении четырех веков Англия
Из книги Повесть о суровом друге автора Жариков Леонид МижайловичГлава четвертая КОНЕЦ ИМПЕРИИ Отречемся от старого мира, Отряхнем его прах с наших ног, Нам не нужно златого кумира, Ненавистен нам царский
Из книги Виндзоры автора Шад МартаНа службе Британской империи 11 июня 1727 года Георг Август сменил на английском престоле своего отца и стал королем Георгом II. Он родился в Ганновере в 1683 году и вместе с отцом переехал в Англию в 1714 году, где ему тут же был пожалован титул принца Уэльского. Его резиденция,
Несмотря на упорное противодействие метрополии, в странах Британской империи (особенно в переселенческих колониях и Индии) развивалась промышленность, складывались национальная буржуазия и пролетариат, который становился всё более серьёзной силой в политической жизни. Большое влияние на развитие национально-освободительного движения в Британской империи оказала русская Революция 1905-07. Индийский национальный конгресс в 1906 выдвинул требование самоуправления для Индии. Однако английские власти жестоко подавили антиколониальные выступления.
В первые десятилетия 20 века были образованы доминионы Австралийский Союз (1901), Новая Зеландия (1907), Южно-Африканский Союз (1910), Ньюфаундленд (1917). Правительства доминионов стали привлекаться к обсуждению вопросов внешней политики и обороны Британской империи на имперских конференциях. Капиталисты доминионов вместе с английскими капиталистами участвовали в эксплуатации колониальной части Британской империи.
В конце 19 - начале 20 вв. особое значение приобрели англо-германские империалистические противоречия (в т. ч. их колониальное и морское соперничество), сыгравшие главную роль в возникновении 1-й мировой войны 1914-18 гг. Вступление Великобритании в войну автоматически повлекло участие в ней и доминионов. Господство Великобритании фактически распространялось также на Египет (пл. 995 тыс. км 2 , население свыше 11 млн. чел.), Непал (площадь 140 тыс. км 2 , население около 5 млн. чел.), Афганистан (площадь 650 тыс. км 2 , население около 6 млн. чел.) и на отторгнутые от Китая Сянган (Гонконг) с населением 457 тыс. чел. и Вэйхайвэй с населением 147 тыс. чел.
Я мировая война нарушила сложившиеся хозяйственные связи в Британской империи. Это способствовало ускоренному экономическому развитию доминионов. Великобритания вынуждена была признать их права на ведение самостоятельной внешней политики. Первым выступлением доминионов и Индии на мировой арене было их участие в подписании Версальского мирного договора (1919). В качестве самостоятельных членов доминионы вступили в Лигу Наций.
В результате 1-й мировой войны произошло расширение Британской империи. Империалисты Великобритании и доминионов захватили у своих соперников ряд владений. В Британскую империю вошли подмандатные территории Великобритании (Ирак, Палестина, Трансиордания, Танганьика, часть Того и Камеруна), Южно-Африканского Союза (Юго-Западная Африка), Австралийского Союза (часть Новой Гвинеи и прилегающие острова Океании), Новой Зеландии (острова Западного Самоа). Английский империализм расширил свои позиции в районе Ближнего и Среднего Востока. Многие государства этого района, формально не входившие в состав Британской империи (например, государства Аравийского полуострова), на деле являлись полуколониями Великобритании.
Под воздействием Великой Октябрьской социалистической революции в колониальных и зависимых странах началось мощное национально-освободительное движение. Развернулся кризис Британской империи, ставший проявлением общего кризиса капитализма. В 1918-22, 1928-33 происходили массовые антиколониальные выступления в Индии. Борьба афганского народа вынудила Великобританию в 1919 г. признать независимость Афганистана. В 1921 после упорной вооруженной борьбы добилась статута доминиона Ирландия (без северной части - Ольстера, оставшегося в составе Великобритании); в 1949 Ирландия была провозглашена независимой республикой. В 1922 Великобритания формально признала независимость Египта. В 1930 был прекращен английский мандат над Ираком. Однако Египту и Ираку были навязаны кабальные «союзные договоры», на деле сохранявшие английское господство.
Происходило дальнейшее усиление политической самостоятельности доминионов. Имперская конференция 1926 г. и так называемый Вестминстерский статут 1931 г. официально признали их полную самостоятельность во внешней и внутренней политике. Но в экономическом отношении доминионы (кроме Канады, становившейся всё более зависимой от США) в значительной мере оставались агро-сырьевыми придатками метрополии. Страны Британской империи (кроме Канады) вошли в созданный Великобританией в 1931 г. стерлинговый блок. В 1932 г. были заключены Оттавские соглашения, установившие систему имперских преференций (предпочтительных пошлин при торговле между странами и территориями Британской империи). Это свидетельствовало о наличии ещё прочных связей между метрополией и доминионами. Несмотря на признание самостоятельности доминионов, метрополия в основном ещё сохраняла контроль над их внешнеполитическими сношениями. Доминионы практически не имели непосредственных дипломатических связей с иностранными государствами. В конце 1933 Ньюфаундленд, экономика которого в результате хозяйничанья английских и американских монополий оказалась на грани краха, был лишён статуса доминиона и перешёл под управление английского губернатора. Мировой экономический кризис 1929-33 гг. значительно обострил противоречия внутри Британской империи. В страны Британской империи проникал американский, японский и германский капитал. Однако английский капитал сохранял в империи господствующее положение. В 1938 г. около 55% общей суммы английских вложений за границей приходилось на страны Британской империи (1945 млн. ф. ст. из 3545 млн. ф. ст.). Великобритания занимала главное место в их внешней торговле.
Все страны Британская империя были охвачены единой системой «имперской обороны», составными частями которой стали военные базы в стратегически важных пунктах (Гибралтар, Мальта, Суэц, Аден, Сингапур и др.). Английский империализм использовал базы для борьбы за расширение своего влияния в странах Азии и Африки, против национально-освободительного движения угнетённых народов.
В самом начале 2-й мировой войны 1939-45 гг. в Британской империи усилились центробежные тенденции. Если Канада, Австралия, Новая Зеландия и ЮАС вступили в войну на стороне метрополии, то Ирландия (Эйре) объявила о своём нейтралитете. В годы войны, выявившей слабость английского империализма, резко обострился кризис Британской империи. В результате ряда тяжёлых поражений, понесённых в войне с Японией, позиции Великобритании были подорваны в Юго-Восточной Азии. В странах Британской империи развернулось широкое антиколониальное движение.
Итоги 2-й мировой войны, завершившейся полным разгромом блока фашистских государств, образование мировой социалистической системы и общее ослабление позиций империализма создали исключительно благоприятные условия для борьбы колониальных народов за своё освобождение и для защиты обретённой независимости. Развернулся процесс распада колониальной системы империализма, составной частью которого явилось крушение английской колониальной империи. В 1946 была провозглашена независимость Трансиордании. Под давлением мощной антиимпериалистической борьбы Великобритания была вынуждена предоставить независимость Индии (1947); при этом страна была разделена по религиозному признаку на Индию (доминион с 1947, республика с 1950) и Пакистан (доминион с 1947, республика с 1956). На независимый путь развития встали также Бирма и Цейлон (1948). В 1947 Генеральная Ассамблея ООН приняла решение о ликвидации (с 15 мая 1948) британского мандата на Палестину и о создании на её территории двух самостоятельных государств (арабского и еврейского). Пытаясь остановить борьбу народов за независимость, английские империалисты вели колониальные войны в Малайе, Кении, на Кипре, в Адене, применяли вооружённое насилие в др. колониях.
Однако все попытки сохранить колониальную империю потерпели крах. Подавляющее большинство народов колониальной части Британской империи добилось политической независимости. Если в 1945 население английских колоний составляло около 432 млн. чел., то к 1970 - около 10 млн. От английского колониального господства освободились: в 1956 - Судан; в 1957 - Гана (бывшая британская колония Золотой Берег и бывшая британская подопечная территория Того), Малайя (в 1963 вместе с бывшими британскими колониями Сингапур, Саравак и Северное Борнео (Сабах) образовала федерацию Малайзию; Сингапур в 1965 вышел из Федерации); в 1960 - Сомали (бывшая британская колония Сомалиленд и бывшая подопечная территория ООН Сомали, находившаяся под управлением Италии), Кипр, Нигерия (в 1961 в состав федерации Нигерии вошла северная часть подопечной территории ООН Камеруна Брит.; южная часть Камеруна Британского, объединившись с Республикой Камерун, образовала в 1961 федеративную Республику Камерун), в 1961 - Сьерра-Леоне, Кувейт, Танганьика: в 1962 - Ямайка, Тринидад и Тобаго, Уганда; в 1963 - Занзибар (в 1964 в результате объединения Танганьики и Занзибара была создана Объединённая Республика Танзания), Кения; в 1964 - Малави (бывшая Ньясаленд), Мальта, Замбия (бывшая Северная Родезия); в 1965 - Гамбия, Мальдивы: в 1966 - Гайана (бывшая Британская Гвиана), Ботсвана (бывшая Бечуаналенд), Лесото (бывшая Басутоленд), Барбадос; в 1967 - бывшая Аден (до 1970 - Народная Республика Южного Йемена; с 1970 - Народная Демократическая Республика Йемен); в 1968 - Маврикий, Свазиленд; в 1970 - Тонга, Фиджи. Были свергнуты проанглийские монархические режимы в Египте (1952) и Ираке (1958). Независимости добились бывшая подопечная территории Новой Зеландии Западная Самоа (1962) и бывшая подопечная территория Австралии, Великобритании и Новой Зеландии Науру (1968). «Старые доминионы» - Канада (в 1949 в её состав вошёл Ньюфаундленд), Австралия, Новая Зеландия, Южная Африка - окончательно превратились в политически независимые от Великобритании государства.
Франция в XVIII веке была монархией, опиравшейся на бюрократическую централизацию и регулярную армию. Существовавший в стране социально-экономический и политический режим сложился в результате сложных компромиссов, выработанных в ходе длительного политического противостояния и гражданских войн XIV-XVI вв. Один из таких компромиссов существовал между королевской властью и привилегированными сословиями - за отказ от политических прав государственная власть всеми бывшими в её распоряжении средствами охраняла социальные привилегии этих двух сословий. Другой компромисс существовал по отношению к крестьянству - в течение длительной серии крестьянских войн XIV-XVI вв. крестьяне добились отмены подавляющего большинства денежных налогов и перехода к натуральным отношениям в сельском хозяйстве. Третий компромисс существовал в отношении буржуазии (которая в то время являлась средним классом, в интересах которой правительство тоже делало немало, сохраняя ряд привилегий буржуазии по отношению к основной массе населения (крестьянству) и поддерживая существование десятков тысяч мелких предприятий, владельцы которых и составляли слой французских буржуа). Однако сложившийся в результате этих сложных компромиссов режим не обеспечивал нормального развития Франции, которая в XVIII в. начала отставать от своих соседей, прежде всего от Англии. Кроме того, чрезмерная эксплуатация все больше вооружала против себя народные массы, самые законные интересы которых совершенно игнорировались государством.
Постепенно в течение XVIII в. в верхах французского общества зрело понимание того, что Старый порядок с его неразвитостью рыночных отношений, хаосом в системе управления, коррумпированной системой продажи государственных должностей, отсутствием четкого законодательства, «византийской» системой налогообложения и архаичной системой сословных привилегий нужно реформировать. Кроме того, королевская власть теряла доверие в глазах духовенства, дворянства и буржуазии, среди которых утверждалась мысль, что власть короля является узурпацией по отношению к правам сословий и корпораций (точка зрения Монтескье) или по отношению к правам народа (точка зрения Руссо). Благодаря деятельности просветителей, из которых особенно важны физиократы и энциклопедисты, в умах образованной части французского общества произошёл переворот. Наконец, при Людовике XV и в ещё большей мере при Людовике XVI были начаты реформы в политической и экономической областях, которые неизбежно должны были привести к краху Старого порядка.
Империя британцев
"Для чего создавалась и сохранялась Британская империя?.. С самых первых времен английской колонизации и до наших дней этот вопрос занимал умы британских мыслителей и политиков. " - писал один из английских историков, К.Кнорр. В разные времена разными авторами на этот вопрос давались разные ответы. Многообразие точек зрения характерно и для ХХ века. Ч.Лукас в качестве причин создания Британской империи называл высокие моральные ценности, филантропию, а также соображения национальной безопасности, а Т.Смит видел основную причину расширения пределов империи в политических расчетах и амбициях государственных деятелей и давлении внешних обстоятельств. Р.Хаум объяснял экспансию переизбытком у англичан энергии при том, что сознательно они никакой империи не желали, Г.Вильсон - постоянной необходимостью обороны, а Д.Юзауг подчеркивал главенствующее значение экономического фактора. Количество работ, доказывающих, что Британская империя была выгодна финансовой олигархии, работ, доказывающих, что она была выгодна всему английскому народу и работ, доказывающих, что она была невыгодна никому примерно одинаково. И почти нет работ, в которых пытающихся объяснить, чем собственно была для англичан их империя.
Мы попытаемся сделать это с точки зрения этнопсихологии и начнем с того6 чтобы объяснить, как воспринимает английский народ ту народ ту территорию, которую собирается осваивал. И кстати заметим, что для русских изучение Британской империи имеет свою особую ценность, ведь свою историю можно только сравнивая.
Начнем с самого простого. Выделим несколько основных черт, присущих английской колонизации. Вопервых, до последней трети XVIII века англичане занимали только малонаселенные части света. Вовторых, связи англичан с местным населением их колоний были минимальны. Смешанные браки были исключительным явлением, дух миссионерства вплоть до XIX века проявлялся мало. Англичане как бы игнорировали туземцев. Втретьих, вплоть до XIX века английское правительство принимало минимальное участие в основании колоний. Английский историк Е. Баркер писал: "Когда мы начали колонизацию, мы уже имели идею - социальнополитическую идею - что помимо английского государства, имеется также английское общество, а точнее - английские добровольные общества (и в форме религиозных конгрегаций, и в форме торговых компаний), которые были готовы и способны действовать независимо от государства и на свои собственные средства... Именно английские добровольные общества, а не государство, учреждали поселения в наших ранних колониях и таким образом начали создавать то, что сегодня мы называем империей ".
И что еще характерно, английские переселенцы словно бы желали не переносить с собой Англию, а создать нечто новое, что не должно было сделаться второй Англией. Они селились в своей новой стране, отождествляли свои интересы с нею и трудились на ее благо. При этом английские колонии вплоть до последней трети XIX века не воспринимались англичанами как особо значимая ценность - это еще одна отличительная черта английской колонизации. Лорд Дж. Сили, теоретик английского империализма, писал: "Есть нечто крайне характерное в том индифферентизме, с которым англичане относятся к могучему явлению развития их расы и расширения их государства. Они покорили и заселили полсвета, как бы сами не отдавая себе в том отчета ".
Это до какойто степени можно объяснить спецификой английских колоний. Английская эмиграция первоначально имела религиозные причины, англичанеколонисты рвали все связи со Старым светом и разрыв этот оставлял в их душах глубочайший след. Параллельно возникали и торговые фактории. Но воспринимались ли они вполне как колонии? С точки зрения торговых интересов увеличение территории было для Англии не только не необходимо, но даже нежелательно. Ей нужно было только держать в своих руках пункты, господствующие над главными путями. "В XVIII веке английские торговцы больше дорожили двумя ВестИндийскими островками, чем всей Канадой. Во времена парусных судов эти островки господствовали над морскими путями, соединявшими Европу со всеми американскими портами. Там же, где Англия приобрела действительно крупные владения, то есть в Индии и Канаде, это было сделано главным образом потому, что здесь приходилось бороться за каждый опорный пункт с постоянной соперницей - Францией, так что для укрепления позиций был необходим обширный тыл... На протяжении XIX века из этих торговых станций и портов выросла Британская империя. Однако эти новые территории уже не представляли интереса для британских переселенцев.
Сколь прочны и многолюдны были британские колонии, основанные когда-то на слабозаселенных землях, столь же труден был для англичан процесс интериоризации земель, имеющих скольконибудь значительную плотность туземного населения. Так, английское население в Индии не состоящее ни на военной, ни на государственной службе к концу XIX века едва приближалось к 100 тысячам. И это при том, что начиная с 1859 года, после подавления мятежа, британское правительство проводило политику, направленную на привлечение британцев в Индию, а на индийском субконтиненте имелись нагорья, по климату, растительности и относительной редкости местного населения вполне пригодные для колонизации, во всяком случае, в большей степени подходящие для земледельческой колонизации, чем "хлопковые земли " Средней Азии, активно заселявшиеся русскими крестьянам. Английский чиновник Б.Ходгсон, прослуживший в Индии тридцать лет своей жизни, писал, что Индийские Гималаи могут стать "великолепной находкой для голодающих крестьян Ирландии и горных местностей Шотландии ". Еще более остро вопрос о британской колонизации северных районов Индии.
Но вопрос остался на бумаге. Для того, чтобы жить в Гималаях требовалось вступить в прочные отношения с местным населением. Последнее по своему характеру британцам было даже симпатично. Англичане давали самые идиллические характеристики жителям Гималаев. Монахи и аскеты, нашедшие себе убежища в снежной суровости высоких гор, стали основными персонажами европейских описаний Гималаев. В отличии от обычной индийской чувственности, путешественники находили здесь величайшее самообуздание, столь импонировавшие викторианцам. Гималаи в представлениях англичан было местом преимущественно романтическим. Жизнь крестьян описывалась так же преимущественно в идиллических тонах. Обращалось внимание на их необыкновенно чистые и прекрасно возделанные угодья.
Однако британское население, состоявшее главным образом из чиновников лесного ведомства, жило в поселках, приближаться к которым местным жителям было строжайше запрещено, словно поставлен был невидимый барьер. И когда в Гарвале - одной из местностей Гималаев - действительно возникают европейские поселения британцы поступают с этими романтическими горами точно так же, как в это же время с романтическими горами своей родины - горами Шотландии: стремятся вырубить естественные лесные массивы и засадить горные склоны корабельными соснами. Действия британцев могли бы казаться чисто прагматическими, если не учитывать, что тем самым они лишили себя одного из немногочисленных плацдармов для британской колонизации Индии, вступив в затяжной конфликт с местным населением. В результате, британские поселения Гарваля так никогда и не превысили общую численность в тысячу человек.
Англичане и абстрагировались от местного населения, и создавали для себя миф о загадочных жителях Гималаев, и воспевали чудесную природу края, и признавали практически только хозяйственное ее использование. Их восприятие как бы раздваивалось. В результате, осознавая и возможность, и желательность крестьянской колонизации района Гарваля, британцы не решались к ней приступить.
Между британцами и местным населением словно бы всегда стоял невидимый барьер, преодолеть который они не могли. Так, еще во времена колонизации Америки "угроза, исходящая от индейца приняла для пуританина природнототальный характер и в образе врага слитыми воедино оказались индеецдикарь и породившая его дикая стихия природы... Пуританский образ индейцаврага наложил свой отпечаток на восприятие переселенцами пространства: оно для них активно, это пространство "западня ", полное подвижных и неожиданных препятствий ".
Британцы создавали себе в своих владениях узкий мирок, в который не допускались никакие туземцы и который должен был бы воспроизводить английское общество в миниатюре. Однако психологическую неадекватность этого ощущения обнаруживает тот факт, что, прожив несколько лет в таких колониях, англичане, от колониальных чиновников до последних бродяг, чувствовали, попадая назад в Англию, еще больший дискомфорт. Те, кто волей судьбы оказывался перед необходимостью более или менее близко соприкасаться с неевропейцами (чего англичане избегали) приобретали себе комплекс "аристократов " и тем по существу обращались в маргиналов в английском обществе. Ничего подобного не знает история никакого другого европейского народа.
Любая новая территория, где селится англичанин, в его восприятии - "чистая доска ", на которой он творит свой собственный мир по своему вкусу. Это в равной степени относится и к колонизации Америки, и к созданию ИндоБританской империи. Так, "пуритане, несмотря на свои миссионерские претензии рассматривали Америку как свою собственную страну, а ее коренных жителей, как препятствие на пути своего предопределения как американцев. Будучи пионерами, осваивавшими богатую неразвитую страну, первые американцы верили в свою способность построить общество, отвечающее их желаниям ". Аналогичным образом и "индийская tabula rasa представлялась во всех отношениях в высшей степени подходящей, чтобы устроить там общество на свой собственный манер ".
Внешне это восприятие может напоминать "дикое поле " русских, но имеется одно очень существенное различие. Русские осваивают "дикое поле ", вбирают его в себя, не стремясь ни ограничить его, ни устранить встречающиеся на нем препятствия. Русские как бы игнорируют конфликтогенные факторы, связанные с новой территорией, и не прилагают никаких усилий, чтобы устранить их возможное деструктивное действие. Эти конфликтогенные факторы изначально рассматриваются не как внешние трудности, а как внутренние, от которых не уйдешь, но которые не подлежат планомерному устранению, а могут быть сняты только в более широком контексте деятельности народа. Англичане же, если они не могли избежать самого столкновения с тем, что порождает конфликтность - а сам факт существования туземного населения уже является для англичан конфликтогенным, ведь туземное население так или иначе препятствует реализации собственно английских представлений - то они стремились поставить между собой и местным населением барьер.
К чему приводило наличие психологического барьера между англичанами и коренным населением колоний? Эдвард Спайсер в книге "Циклы завоевания " описывает как из "политики изоляции " постепенно развивалась концепция резерваций, воплотившаяся в отношениях с индейцами Северной Америки. Изначально эта концепция выразилась в том, что с рядом индейских племен были подписаны договоры как бы о территориальном разграничении. Но существенным в этих договорах для англичан было не определение территориальных границ (напротив, они изначально игнорировали эти границы), а то, что в результате самого акта подписания договора индейское племя превращалось для англичан в некоего юридического субъекта, через что отношения с ним вводились в строго определенные и ограниченные рамки. Очевидная бессмысленность наделения индейцев статусом юридического лица при том, что никакие права дефакто за ними не признавались, параллельно навязчивым желанием англоамериканцев придерживаться даже в случаях откровенного насилия определенных ритуалов свойственных международным отношениям, указывают на то, что внешний статус индейцев имел в глазах колонистов самостоятельную ценность. Он давал возможность экстериоризировать туземный фактор, отделить его от себя и тем самым получить возможность абстрагироваться от него.
Такие сложные психологические комплексы, казалось бы, должны были остановить колонизация. А между тем англичане создали империю значительно более прочную, чем, например, испанцы, хотя последние прикладывали к созданию империи больше сознательных усилий. Значит ли это, что разгадка - в коммерческих способностях англичан?
"Империя - это торговля, " - говорил Чемберлен. И действительно, значительная доля справедливости есть в словах, что Британская империя являлась "коммерческой комбинацией, деловым синдикатом ". Но этого объяснения недостаточно, ибо как психологически могли сочетаться эта гипертрофированная самозамкнутость англичан гигантский размах их торговых операций, заставлявший проникать их в самые удаленные части земли и чувствовать там себя полными хозяевами?
Кроме того, торговые выгоды получали главным образом жители метрополии, а они, казалось, видели в империи только лишний балласт. Томас Маколей сетовал на то, что англичане вовсе не интересуются Индией и "предмет этот для большинства читателей кажется не только скучным, но и положительно неприятным ". Пик английской завоевательной политики на Востоке по времени (первая половина XIX века) совпал с пиком антиимперских настроений в Англии, так что кажется, словно жизнь на Британских островах текла сама по себе, а на Востоке, где основным принципом британской политики уже стала "оборона Индии " - сама по себе. Англичане уже словно бы свыклись с мыслью о неизбежности потери колоний и даже желательности их отпадения, как то проповедовали экономисты Манчестерской школы. Однако с выводами спешить не надо, эта апатия имела и оборотную сторону. Узнав о коварстве и жестокостях полководца У. Хастингса, английское общественное мнение поначалу возмутилось, однако гнев прошел быстро, и Хастингс был оправдан парламентским судом. Осуждать его англичане не хотели.
"Отчасти здесь самообман - результат не продуманных до конца идей, отчасти явление психической аберрации, - писал Дж. Гобсон. - Это свойство примирить в душе непримиримое, одновременно хранить в уме как за непроницаемой переборкой, антагонистические явления и чувства, быть может, явление исключительно английское. Я повторяю, это не лицемерие; если бы противоположность идей и чувств осознавалась бы - игра была бы проиграна; залог успеха - бессознательность. "
По сути, то, о чем говорит Гобсон - это типичная структура функционального внутрикультурного конфликта, когда различные группы внутри этноса ведут себя прямо противоположным образом и левая рука, кажется, не знает, что делает правая, но результат оказывается конфортным для этноса в целом. В этом смысле показательно высказывание Дж. Фраунда о том, что Британская империя будет существовать даже несмотря на "глупость ее правителей и безразличие ее детей ". Здесь мы имеем дело с выражением противоречивости внутренних установок англичан. Англичане осваивали весь земной шар, но при этом стремились абстрагироваться от всего, что в нем было неанглийского. Поскольку такой образ действия практически невыполним, колонизация волейневолей связана с установлением определенных отношений и связей с внешним неанглийским миром, то выход состоял в том, чтобы не замечать само наличие этих связей. Для англичан Британских островов это означало не замечать наличие собственной империи. Действовать в ней, жить в ней, но не видеть ее. Так продолжалось до середины XIX века, когда не видеть империю далее было уже невозможно.
Модели народной колонизации в принципе внеидеолоичны. Они связаны с восприятием народом осваиваемого им пространства и отражают психологически комфортный образ действия, свойственный той или иной культуре. Это - модели действия человека в мире, адаптации, в том числе и психологической, человека к миру и адаптирования им внешней среды применительно к своему образу восприятия этой среды. Они могут обретать соответствующее ценностное обоснование постфактум, а могут и вообще без него обходиться.
Сложная и многоэтапная "драма ", связанная с освоением новой территории, является реализацией внутрикультурного конфликта и обеспечивает для этноса максимально возможную психологическую комфортность в процессе достижения определенной цели. "Драма ", разыгрываемая таким образом, может показаться слишком усложненной, но она значительно более комфортна, чем прямолинейное действие, когда членам этноса приходилось бы удерживать в своем сознании взаимоисключающие установки и эмоции (способность к чему и предположил за англичанами Гобсон). Однако в культуре народа должны быть представления, которые обосновывали бы силу экспансии. Англичане могли как бы не замечать империю, но очевидно, что была некая мощная сила, которая толкала их к ее созданию и сохранению. При наличии всех психологических трудностей, которые несла с собой британская колонизация, абсолютно невозможно представить себе, чтобы она имела лишь утилитарные основания.
А если так, то мнение о внерелигиозном характере Британской империи ошибочно и вызвано тем, что до XIX века миссионерское движение не было значимым фактором британской имперской экспансии.
Приходится только удивляться тому, что все исследователи, за очень редким исключением, отказывали ей в какомлибо идеологическом основании. "Мысль о всеобщей христианской империи никогда не пускала корней на британских островах ", как об этом писал один из наиболее известных германских геополитиков Э.Обст. Но так ли это? Если миссия была неимоверно затруднена психологически, то это не значит, что ее не хотели. Не мочь не означает не хотеть. И если стимулом к созданию империи было мощной религиозное основание, то ни из чего не следует, что внешне это будет проявляться таким уж прямолинейным образом. Имперские доминанты получали в сознании англичан достаточно причудливое выражение. Следует ожидать, что и их религиозные основания имеют сложную форму.
Очень многие смотрели на Британскую империю как на "торговый синдикат ", но в ее истории не было ни одного периода, по отношению к которому это определение было бы справедливо. Можно лишь сказать, что Британская империя, корме всего прочего была и "торговым синдикатом ". Более корректно было бы говорить о "прирожденном альянсе между религией и торговлей в конце XVI - начале XVII веков, который оказал глубокое влияние на то, что в один прекрасный день было названо Британской империей. " И хотя в отличии от испанских и португальских католических проповедников, протестантские миссионеры были убеждены, что они не нуждаются в государстве и его помощи, влияние духовенства и его проповеди было могущественным фактором в создании общественного настроя в отношении к морской экспансии. Между религией и торговлей существовала тесная связь. Торговцы и моряки верили, что они являются орудием Проведения. "Искренняя вера в Божественное предопределение не может быть поставлена под сомнение никем из тех, кто изучал религиозные основания Елизаветинской Англии... Благочестивые замечания, встречающиеся в вахтенных журналах, удивляют современного читателя как нечто, совершенно не относящееся к делу... Но в XVII веке эти комментарии были выражением настроения эпохи ".
Так например, при основании в 1600 году ОстИндийской компании отбором капелланов для нее занимался сам ее глава Томас Смит, известный как человек примерного благочестия. Он обращался в Оксфорд и Кембридж для того, чтобы получить рекомендации. Кандидаты должны были прочитать испытательную проповедь на заданные слова из Евангелия служащим компании. Эти деловые люди были знатоками проповедей, они обсуждали их со знанием дела не хуже, чем профессиональные доктора богословия. При отборе капелланов имелась ввиду и цель миссии. Необходимость обращения язычников в протестантизм была постоянной темой английских дискуссий о колонизации.
Однако, несмотря на значительный интерес общества к вопросам проповеди, в реальности английская миссия была крайне слабой. Попытаемся понять причину этого, обратившись к истории формирования концепции Британской империи.
Важно отметить, что для того, чтобы понять ценностное основание той или иной империи, мы должны обращаться к ее зарождению, к той ценностной доминанте, которая дала ей импульс. На это можно было бы возразить, что этот первоначальный импульс мог восприниматься рядом последующих государственных деятелей как анахронизм. Но новые веяния зачастую грозили фатальным образом разрушить логику имперского строительства. И эта логика сохранялась порой уже не в силу личных ценностных ориентаций конкретных государственных деятелей, а благодаря их "шестому чувству " - ощущению целостности и последовательности имперского строительства.
Что же касается английского понимания слова "империя ", как оно сложилось в начале XVI века, то здесь нас ждут большие неожиданности.
"В период между 1500 и 1650 годами некоторые принципиально важные концепции изменили свой смысл и вошли в общественное употребление. Это концепции "страны ", "сообщества ", "империи " и "нации ". Изменение значений слов происходило главным образом в XVI веке. Эти четыре слова стали пониматься как синонимы, приобретя смысл, который, с небольшими изменениями, они сохранили и в последствии и который совершенно отличался от принятого в предшествующую пору. Они стали означать "суверенный народ Англии ". Соответственно изменилось и значение слова "народ ".
Слово "страна " (country), первоначальным значением которого было "county " - административная единица, стало синонимом слова "nation " и уже в первой трети XVI века приобрело связь с понятием "patrie ". В словаре Томаса Элиота (1538 год) слово "patrie " было переведено как "a countaye ". Слово "commonwealth " в значении "сообщество " стало использоваться в качестве взаимозаменяемого с терминами "country " и "nation ".
С понятием нация начинает тесно связываться и понятия "империя ". В средневековой политической мысли "империя " была тесно связана с королевским достоинством. Понятие "империя " лежала в основе понятия "император ". Император обладал суверенной властью внутри его королевства во всех светских делах. Это значение было радикальным образом изменено в Акте 1533 года, в котором понятие "империя " было распространено и на духовные вопросы и использовано в значении "политическое единство ", "самоуправляющееся государство, свободное от каких бы то ни было чужеземных властителей ", "суверенное национальное государство ".
При этом бытие Англии в качестве "нации " было непосредственным образом связано с понятием "представительского управления ". Представительство английского народа, являющегося "нацией " символическим образом возвышало его положение в качестве элиты, которая имела право и была призвана стать новой аристократией.
Здесь для нас чрезвычайно важно сделать следующие замечания. "Представительское управление " при его определенной интерпретации можно рассматривать как "способ действия ", атрибут, присущий полноценному человеческому сообществу, а не как политическую цель. При этом, поскольку понятия "нация ", "сообщество ", "империя " являются в этот период фактически синонимичными, но "представительское управление " как "способ действия " следует рассматривать как присущий им всем. В этот же ряд понятий следует ввести и "англиканскую церковь ". Ей так же присущ атрибут "представительское управление " - что выразилось в специфике миссионерской практики англичан. Причем данный способ действия в сознании англичан приводит к возвышению над всем окружающим миром и логически перерастает в атрибут "образа мы ". На раннем этапе он трактовался как религиозное превосходство, затем как одновременно превосходство имперское ("лучшая в мире система управления народами ") и национальное. Затем он стал пониматься как превосходство социальное. Но каждый из этих случаев более сложен, чем это кажется на первый взгляд. Так и знаменитый британский национализм, поражавший всю Европу, в действительности далеко отстоял от того, что обычно понимают под этим понятием, которое было очень сложным психологическим комплексом.
В XVI веке тесно закрепляется связь протестантской веры с Англией, и как с суверенным политическим союзом, и как с империей. В "Законах церковной политики " Ричарда Хюкера читаем: "Каждый, кто является членом общества (commonwealth), является членом англиканской церкви ". В 1559 году будущий епископ Лондонский Джин Эйомер провозгласил, что Бог - англичанин и призвал своих соотечественников семь раз в день благодарить Его, что они родились англичанами, а не итальянцами, французами или немцами. Джон Фокс писал в "Книге мучеников ", что быть англичанином означает быть истинным христианином: английский народ избранный, выделенный среди других народов, предпочитаемый Богом. Сила и слава Англии необходима для Царствия Божия. Триумф Протестантизма был национальным триумфом. Идентификация Реформации с "английскостью " вела к провозглашению Рима национальным врагом и исключением католиков из английской нации. Епископ Латимер первым заговорил о "Боге Англии ", а архиепископ Краимер связал вопросы вероучения с проблемой национальной независимости Англии и ее национальных интересов.
Итак, национализм того времени определялся не в этнических категориях. Он определялся в терминах религиознополитических. Он был связан с идеями самоуправления и протестантизма. Эти два последних понятия также были непосредственным образом связаны с понятием "империя ", то есть самоуправления в религиозных вопросах.
Таким образом мы видим, что британская империя имела религиозную подоплеку, сравнимую по своей интенсивности с Российской империей. Действительно, та центральная идея, лежащая в основании любой империи всегда имеет религиозное происхождение, и, каким бы образом она ни проявлялся внешне, она может быть выражен словами пророка Исайи: "С нами Бог, разумейте, народы, и покоряйтесь, потому что с нами Бог " (Исайя, 7, 1819). Другое дело, что иногда с течением времени это основание забывается, а те следствия, которые из него вытекают воспринимаются как самостоятельные феномены. Необходимо понять, в какие комплексы могут вылиться изначальные религиозноценностные основания, распознать их в исторической действительности иного времени и понять, какое влияние данные комплексы оказывают на действие народа в последующие эпохи.
После того, что мы сказали о религиозных комплексах англичан, легко понять, почему проповедь протестантизма в его английском варианте была затруднена. Ведь английский протестантизм был тесно переплетен с понятием "нация ", "национальная церковь ". Британская империя несла с собой идею самоуправляющейся нации. Именно поэтому, очевидно, английские купцы, националисты и меркантилисты, проявляли значительную осведомленность в вопросах теологии. Однако только в XIX веке появились идеи, позволяющие распространять понятие национальной церкви на другие народы. Был провозглашен отказ от "эклесиоцентризма ", то есть от установления по всему миру "институциональных церквей западного типа ". Г. Венн и Р. Андерсон разработали концепцию самоуправляющейся церкви. Идея состояла в необходимости отдельной автономной структуры для каждой туземной церковной организации. Одна из основных целей миссионерской активности должна быть определена в терминах "взращиваемой церкви ". Однако эта стратегия подразумевала по сути "выращивание " скорее нации, чем церкви, что создавало, в свою очередь, новые проблемы.
Последнее обстоятельство должно было вызвать определенный перенос понятий и акцентов. Действительно, именно в это время в сознании англичан все более отчетливо проявляется представление, что они всюду несут с собой идею свободного управления и представительских органов ", что в целом коррелировало с концепцией самоуправляющейся церкви. Однако в это время наблюдается рост расистских установок, чего почти не было раньше. Так слово "ниггер " стало употребляться в отношении индийцев только с 40-х годов XIX века. Английский историк, утверждая, что англичане в Индии не "индизировались ", уточняет, " в отличии от первых завоевателей ". Действительно, стремление передать свои ценности другим народам подразумевало психологический контакт с ними. Но тут же давал ощущать себя психологический барьер. А вслед за ним возникало ощущение, что "вестернизация - опасное занятие. Возможно, неевропейцы вовсе не были потенциальными английскими джентльменами, которые лишь подзадержались в своем развитии, а расой чуждой по самому своему существу ".
"Представительское самоуправление " было осознано как цель имперского действия... Целью действия (ценностной доминантой) было провозглашено то, что до сих пор было условием действия, атрибутом человека, без чего человек просто не был полноценным человеком. Перенесение данной парадигмы в разряд целей вело к ее размыванию и угрожало самой парадигме империи в сознании англичан. Признание новых целей не могло произойти безболезненно, оно требовало изменения "образа мы ". Поэтому, данная цель одновременно и декларировалась, и отвергалась в качестве цели практической. Джон Морли, статссекретарь по делам Индии, заявил в 1908 году: "Если бы мое существование в качестве официального лица и даже телесно было продолжено судьбою в 20 раз более того, что в действительности возможно, то и в конце столь долгого своего поприща я стал бы утверждать, что парламентская система Индии совсем не та цель, которую я имею в виду ".
Выходом из психологического тупика оказывается формирование идеологии Нового Империализма, основанием которой стала идея нации. В ней атрибут "представительского самоуправления " относится только к англичанам, которые и признавались людьми по преимуществу до сих пор такой прямолинейности не было. Британский национализм в качестве идеологии развился как реакция на извечные психологические комплексы англичан в качестве колонизаторов.
Создание Великой Британской империи в Азии стало восприниматься как романтический подвиг мужества, а не как деловое предприятие. В своем выступлении в Кристальном дворце 24 июня 1872 года Бенжамин Дизраэли сказал: "Англичане гордятся своей огромной страной и желают достигнуть еще большего ее увеличения; англичане принадлежат к имперской стране и желают создать империю ". Дизраэли сказал то, что было уже и до него, он просто констатировал факт. Рефлексией же середины XIX века по поводу этого, очевидно имевшего места факта, являются работы Ч. Дилька, Дж. Фраунда, Дж. Сили, в которых излагается история Британской империи и описывается ее география таким образом, что оказывается - слово сказано. Создается нечто среднее между историей империи и легендой об империи. С этого момента империя была осознана как целостность и данность.
Именно в это время на Британских островах "империализм становится окончательно философией истории " и для кого-то превращается в настоящий культ. Параллельно с этим процессом шел другой, который начался не на Британских островах, а с Британской Индии. Там возникла идеология "бремени белого человека ", сыгравшая важнейшую роль в модификации английской этнической картины мира.
В Индии развивался своего рода культ "воинственной энергии, суровой и по отношению к себе, и по отношению к другим, ищущей красоту в храбрости справедливость лишь в силе ". Для создателей Британской Индии империя была средством нравственного самовоспитания. Этот тип человека воспевался и романтизировался в имперской литературе. Индия виделась "раем для мужественных людей ", стоически переносящих все трудности и опасности.
С идеологией "бремени белого человека " была связана, с одной стороны, доктрина о цивилизаторской миссии англичан, их призвании насаждать по всему миру искусство свободного управления (и в этом своем срезе данная идеология приближается к имперской целиценности), а с другой - верой в генетическое превосходство британской расы, что вело к примитивному национализму. Причем эти две составляющие были порой так тесно переплетены, что между ними не было как бы никакой грани, они плавно переливались одна в другую. Их противоположность скорее была понятна в теории, чем видна на практике.
Воплощением слитых воедино противоречий явилась фигура Сесиля Родса, деятеля уже Африканской империи и друга Р.Киплинга. Для него смысл Британской империи состоял в том благодеянии, которое она оказывает человечеству, обращая народы к цивилизации, однако непоколебимо было и его убеждение, что англичане должны извлечь из этого обстоятельства всю возможную пользу для себя. Родсу принадлежит знаменитая фраза: "Чистая филантропия - очень хороша, но филантропия плюс пять процентов годовых еще лучше ". Философские взгляды С. Родса так описываются в одной из его биографий: если существует Бог, то в истории должны быть Божественные цели. Ими является, вероятнее всего, эволюция человека в сторону создания более совершенного типа людей. Поскольку, Родс считал, что порода людей, имеющая наилучшие шансы в эволюции, - это англосаксонская раса, то делал заключение, что для служения Божественной цели следует стремиться к утверждению господства англосаксонской расы. Если так мог всерьез считать Родс, то и слова лорда Розбери о том, что Британская империя является "величайшим мировым агентством добра, которое когдалибо видел свет " не следует считать обычным лицемерием.
Идеология "бремени белого человека " фактически примеряла различные составляющие английского имперского комплекса: национальное превосходство, самоотверженное служение религиозной идее, насаждение по всему миру искусства свободного самоуправления и романтика покорения мира. Это новая интерпретация имперской идеологии, где вновь религиозная, национальная, имперская и социальная составляющая выступают в единстве. Парадигма же "представительского самоуправления " вновь занимает место не ценности - "цели действия " (целью действия теперь является втягивание мира в английскую орбиту), а "способом действия ", а именно, способом покорения мира. Эта идеологема находит свое выражение в мандатной системе (примененной на практике после Первой Мировой войны). Ко второй половине XIX века в Британской империи наблюдался переход от непрямого (сохраняющего значительные элементы автономии управления колониями к прямому (централизованному управлению). Но уже к началу XX века доминирующим принципом Британской имперской практики становится протекторатное правление. Это было серьезной модификацией английской картины мира.
Но как английская колонизация и британская имперская идеологии связанны друг с другом? Кажется, что жизнь колоний течет сама по себе, а идеология является не более, чем головным измышлением. Однако, если присмотреться внимательнее, то корреляция окажется достаточно прочной. Попытаемся дать описание "образа мы " в картине мира англичан, которое вписывалось бы и в модель английской народной колонизации, и согласовывалось бы с различными интерпретациями Британской империи, являвшейся существенным фрагментом английской картины мира в целом.
Итак, основным субъектом действия в английской модели колонизации является некое "общество ", "сообщество " (все равно, религиозное или торговое). Каждое из них так или иначе воспринимало религиозноценностные основания Британской империи (и к торговым сообществам, как мы видели, это относится в полной мере). Но поскольку в британской идеологеме империи понятия "сообщество " и "империя " синонимичны, то - в данном контексте - сами эти сообщества превращались в миниимперии. Не случайно ОстИндийскую компанию называли "государством в государстве ", не случайно лорд Керзон называл Индию империей в империи. Каждое "сообщество ", которое в конечном счете складывалось не в силу какихлибо исторических причин, а потому, что такой способ действия для англичан наиболее комфортен (таков "образ коллектива " в картине мира англичан), и каждое из них все более замыкалось в себе, абстрагируясь как от туземного населения, так и от метрополии. И каждое из них тем или иным образом проигрывало внутри себя альтернативу "сообщество - империя ". Оно отталкивалось от идеологемы "сообщество ", "привилегированное (аристократическое) сообщество ", "сообщество белых людей " и переходило к понятию "империи аристократов ".
Создавалась структура взаимосвязанных миниимперий. Единство этой структуры вплоть до конца XIX века практически выпадало из сознания англичан, оно не было принципиально важным. Субъектом действия были "миниимперии " (будь то сельскохозяйственные поселения, торговые фактории или, позднее, миссионерские центры), и их подспудное идеологическое обоснование обеспечивало их мобильность, а, следовательно, силу английской экспансии.
Между этими "миниимпериями " и "центром ", именовавшим себя Британской империей, существовало постоянное непреодолимое противоречие: "центр " стремился привести свои колонии ("миниимперии ") к "единому знаменателю ", а колонии, самодостаточные по своему внутреннему ощущению противились унификации, восставали против центра, отделялись от метрополии юридически. Впрочем, хотя отделение Соединенных Штатов вызвало в Британии значительный шок и появление антиимперский идеологии "малой Англии ", но это ни на миг не снизило темпов реального имперского строительства, в результате чего сложилась так называемая "вторая империя ". Сама по себе колониальная система, структура "миниимперий " имела посуществу только пропагандистское значение. В известном смысле прав русский геополитик И. Вернадский, который писал о Британской империи, что, "по своему внутреннему устройству и по характеру своего народа эта страна может легко обойтись без той или другой колонии, из которых ни одна не сплочена с нею в одно целое, и каждая живет своей особенной жизнью. Состав британских владений есть скорее агрегат многих политических тел, нежели одна неразрывная целостность. Оторвите каждое из них и метрополия будет существовать едва ли не с прежней силой. С течением времени она даже приобретет новые владения и старая потеря почти не будет для нее заметна. "
Процесс британского имперского строительства во многом отличен от российского. В России невозможно представить себе даже саму мысль о восстании русского населения какойлибо окраины против центра. Русская колонизация ведет к расширению российской государственной территории: русская колония, образуясь вне пределов российской территории, стимулировала подвижки границы. У англичан колония, изначально находясь под британской юрисдикцией, стремиться выйти из нее. Но этот путь вел к созданию своеобразной "метаимперии ", объединенной не столько юридически, сколько посредством языкового и ценностного единства. К Британской колонизации вполне подходят слова французского исследователя колониальных проблем П. ЛеруаБолье о том, что: "колонизация - это экстенсивная сила народа, это его способность воспроизводиться, способность шириться и расходиться по земле, это подчинение мира или его обширной части своему языку, своим нравам, своим идеалам и своим законам ". Это в конечном счете попытка приведения мира в соответствие с тем идеалом, который присущ данному народу.
источник неизвестен
Англия. Когда-то завоеванная римлянами, эта крошечная страна и нация стала одной из самых обширных и могущественных империй в истории. Ее влияние распространялось на все уголки земного шара. Технологии, новации, амбиции – этими инструментами создавалась великая империя .
Они породили выдающийся британский флот , который держал в руках весь мировой океан. Королевский флот 18-19 веков был повсюду.
Британская империя создала массивные символы господства, которые по сей день внушают благоговение. Но в основе этой империи лежали тщеславие, кровопролитие и непреодолимая жажда завоеваний .
Вильгельм Завоеватель
410 год. Самая мощная империя, известная миру, подверглась нападению. На далеких Британских островах некогда несокрушимые римские легионы отступают к берегу . Он оставляют после себя военную и политическую пустоту. Впервые за более чем 400 лет уязвимая островная страна Британия оказалась сама по себе. То был конец одной империи и начало другой.
«Солнце никогда не заходит над Британской империей», — многие слышали эти слова, хотя империи давно нет. Во времена своего расцвета Британская империя занимала четверную часть суши – 36 миллионов квадратных километров.
Но как мог остров посреди северной Атлантики стать огромной империей? В начале 400-х годов, когда римляне бежали под напором , и , некоторые из этих мародерствующих народов решили остаться. Возможно, понравился мягкий климат. Через несколько столетий они самоорганизовались, и родился английский народ .
Но со смертью последнего истинного саксонского короля открылся путь другому народу – , которые были потомками викингов, населявших Северную Францию .
. Он станет самым жестоким и ненасытным правителем в истории Англии. Его звали .
Об аппетите Генриха
слагали легенды: он жаждал еды, женщин, власти и сына, которому однажды передаст бразды правления.
Лучший способ выполнить свой королевский долг – это произвести наследника . И если посмотреть на портреты мужчин-Тюдоров, они стоят, широко расставив ноги, руки на бедрах, и это не случайность: они как будто говорят «Я мужчина, я могу произвести наследника». Сын был доказательством мужественности.
Он без памяти влюбляется в Анну Болейн , он желает ее, потому что Анна была очень привлекательной женщиной, и она знала об этом. Единственная проблема – как избавить от жены? Не убивая, естественно. И ответ: развестись .
Когда Папа отказался дать Генриху разрешение на развод , король разгневался: если он не может контролировать эту религию, он просто заменит ее. Он дерзко разорвал все связи с Римом и провозгласил себя главой .
Теперь Генрих имел абсолютную власть над своей страной. Он развелся с Екатериной и сделал королевой Анну . Но когда и она не родила ему сына, то вдруг оказалась обвиненной в измене .
Все было преподнесено так, что хуже не придумаешь: она якобы крутила не один роман , а сразу несколько. Во дворце проводились какие-то оргии, а Генрих с готовностью в это верил. Генрих приказал арестовать Анну и отправить в разросшийся лондонский .
Весь комплекс занимал территорию в 7 гектаров и был окружен неприступной стеной. Деревянные элементы сменились каменными блоками, стена была усилена несколькими башнями, по внутреннему периметру возвели вторую стену для большей надежности. Снаружи вырыли глубокие канавы и заполнили их водой. С этими дополнительными укреплениями комплекс стал практически неприступным .
В правление Генриха крепость стала олицетворением порока и жестокости , печально известной тюрьмой, темницей и местом казни многих его врагов.
Здесь Анна ждала своей участи – казни через обезглавливание . Обезглавливание топором было ужасной процедурой, потому что обычно страшное орудие не достигало цели с первого удара.
Анне Болейн Генрих сказал: «Для тебя, дорогая, только лучшее». Вместо того, чтобы отрубить ей голову топором, он прикажет сделать это быстро и аккуратно мечом
.
19 мая 1536 года Анну вывели в небольшой дворик на территории Тауэра. Один быстрый удар, и проблема Генриха была решена .
Но желание произвести наследника было лишь одним из амбициозных замыслов короля: с самого начала правления он жаждал прославиться , превратить Англию в могущественную империю.
Идея создания империи, которая охватит всю Европу и будет простираться за ее пределами, никогда не покидала Генриха VIII. Реальность в его воображении граничила с мечтой о .
Но на пути Генриха к созданию империи встали и , две европейские супердержавы. Его план – отправить в далекие моря плавучее оружие массового уничтожения.
Лето 1510 года. Армия рабочих прочесывает леса Англии в поискам материала для строительства того, что поможет Англии создать империю. Перед тем, как завоевывать сушу, Генрих VIII должен был покорить море . Он решил радикально изменить стратегию ведения войн, превратив свои корабли в смертоносное оружие.
Он был первым, кто начал устанавливать на корабли тяжелое вооружение : те орудия, которые раньше применяли только во время осады, некоторые из них весили почти тонну и были способны нанести урон кораблю врага и убедить его сдаться.
Массивные орудия требовали больших кораблей. Генрих приказал своим инженерам построить новый флот. Жемчужиной его стал флагманский корабль, один из первых боевых кораблей в мире. Его назвали .
Корабль стал олицетворением инженерной мысли той эпохи. Установить на борту как можно больше орудий, направленных в разные стороны – этим и стала «Мэри Роуз», платформой для пушек .
На «Мэри Роуз» появилось нечто принципиально новое – бойницы для пушек . Отверстия были вырезаны по бокам корабля и закрывались люками. Он позволяли стрелять из пушек с бортов. Кораблестроители отводили под пушки целые палубы. Дополнительные орудия превратили «Мэри Роуз» в машину смерти . Началась революция в кораблестроении , и «Мэри Роуз» стала ее первой ласточкой.
К середине 16 столетия Англия встала на путь покорения морей . Но вскоре Генрих столкнулся с проблемой: дорогие бронзовые пушки, которыми оснащались корабли, быстро истощали королевскую казну . Он должен был придумать другой способ производства тяжелой артиллерии, которая сделала бы его армию и флот непобедимыми с меньшими затратами. Идеальным решением была чугунная пушка : она была в 50 раз дешевле, чем бронзовая.
Работоспособную чугунную пушку еще не создали, но Генрих знал, как ускорить процесс: он вспомнил о крупной железоносном регионе страны Уилде
, и отдал распоряжение инженерам.
Сложность отлития такого элемента, как пушка, состояло в том, что сначала железо необходимо было расплавить при очень высокой температуре. Был только один способ получить требуемую температуру – инженерное чудо того времени печь с форсированной тягой .
Сначала рабочие клали дерево и железную руду на верхушку 6-метровой каменной печи. Водяное колесо приводило в движение огромные меха, которые раздували огонь до тех пор, пока температура не достигала 2200 градусов, достаточных, чтоб расплавить железо. Тогда рабочие открывали кран у основания печи. Поток раскаленного железа выливался в форму, закопанную глубоко в земле.
Это было серьезное дело, оно требовало разных ресурсов: нужны были печи для производства угля, люди, которые заготавливали лес, рабочие, добывающие железную руду из земли, бригады, которые привозили и загружали руду и уголь в печь.
За следующие несколько столетий чугунные пушки из Уилда стали объектом зависти всех европейских правителей .
Это полностью изменило расстановку сил: пушки дали Англии власть и технологическое преимущество , которого не имело ни одна страна.
За какие-то 30 лет Генрих построил новый флот . Но ему не суждено было осуществить свою давнюю мечту – завоевать : непомерный аппетит сослужил этому страдающему ожирением человеку плохую службу. Он умер в январе 1547 года , оставив потомкам память о жестокости и изобретениях, опередивших эпоху. Он посеял семена, из которых вырастет могущественная империя.
Генрих заложил основу , построив флот, дать понять, что Британия станет империей, заявив о себе миру.
Георг III – безумный король Британской империи
Следующие 150 лет Британия будет расширяться через колонии и завоевания, используя растущую мощь своего флота . К середине 18 века Британия контролировала часть Индии , Африки, и Северной Америки.
Но на горизонте замаячили две серьезные угрозы, а король, которому предстоит с ними сразиться, будет бороться и со своими демонами.
Все говорили о его безумии , физический недуг отразился на его мозге. Первый приступ безумия случился у Георга в 1788 году через 7 лет после серьезного удара. Небольшая территория в другой части света победила могучих британцев. Эта страна называлась .
Когда британские войска покинули город Йорк, когда они сдались, мир, казалось, встал с ног на голову. Так оно и было: мир, в котором мятежники одерживают победу – это безумный мир.
Следующие десятилетия мир Георга медленно, но верно менялся. В 1804 году королю и его империи будет угрожать новая беда: французский император .
В начале 19 века завоеватель-тиран быстро овладел Европой. Англия была единственным препятствием на пути к континентальному господству. Он был такой же угрозой, как нацисты во Второй Мировой войне, и он готовил войска к вторжению на Британские острова.
Британский королевский флот стал главной морской силой и в 1805 году он встретился с агрессором Наполеоном в известной . Используя бесстрашную тактику и самые технически совершенные корабли той эпохи, Англия разгромила объединенные силы французского и испанского флотов.
Трафальгарская битва упрочила положение Англии, сделав ее главной морской державой. Британцы стали непревзойденными мастерами судостроения .
Но к моменту окончательного разгрома Наполеона в 1815 году короля Георга III полностью охватило безумие : он окончательно выжил из ума и почти лишился зрения. Король бродил по коридорам , не мог самостоятельно есть, отрастил длинную бороду, не знал, какой сегодня день.
Великая Западная железная дорога
К этому времени Англия превратилась в супердержаву , превосходство которой основывалось на судостроении. Но появится и другая технология, которая приблизит Британскую империю к мировому господству. 19 век вот-вот должен был принести изобретение, по значимости сравнимое с достижениями римлян.
К 19 веку Британия превратилась в богатейшего промышленного гиганта
. Колоссальным успехам она была обязана потрясающим изобретениям в области техники, которые охватили сначала империю, а потом и весь мир.
Сложно вспомнить другой период истории, связанный с таким подъемом в области технологий , с таким желанием экспериментировать с машинами, внедрять новые методы строительства, привносить что-то новое в архитектуру.
В прошлом империи строились руками, а британцы завоевывали свои территории с помощью машин. Такие нововведения, как литье металла и превращение боевого корабля в единую управляемую машину с пушками, преобразили английский флот, а этот флот превратил Англию в империю . И эта военно-экономическая империя раскинулась от Европы до Азии, от Америки до Африки, господствуя в . Но как насчет суши?
В начале 19 века Британия пережила скачок производительности, но ей не хватало средств наземной транспортировки . В 1782 году некий усовершенствовал двигатель, движимый паром , но лишь через 40 лет и его сыновья взяли этот двигатель и с помощью топки, котла, поршня и потрясающего изобретения под названием труба поставили на рельсы , развивавший невообразимую скорость в 47 км/ч.
«Ракета» была не первым паровозом, но ее уникальные особенности говорили о том, что паровой двигатель – это сила будущего. Ключ к скорости лежат как раз в двигателе .
Несколько медных трубок передавали горячий газ из угольной топки в резервуар с водой, доводя ее до кипения. Появлялся пар, который поднимался через клапан в цилиндр. Сильнейшее давление пара двигало поршневой шток, связанный с колесами паровоза, толкая его вперед. Выпуская пар через трубу, а не через цилиндр, обеспечивали доступ свежего воздуха в топку для поддержания огня. С таким нововведением «Ракета» могла лететь с огромной скоростью.
Из всех паровозов, которые можно было представить себе в то время, этот больше всего похож на тот, что привыкли видеть мы. Конечно, его будут продолжать совершенствовать, но эта основа паровоза на последующие 100 лет .
Теперь необходимо было опоясать Британию сетью железных дорог, и в 1833 году дерзкий гениальный инженер вступил в эту гонку и прославился. Его звали .
Брюнель был настоящим шоуменом: хорошо одевался, красавица-жена, он был знаменитостью и знал, как этим пользоваться. А еще он был трудоголиком, ему постоянно не хватало времени.
У Брюнелья были грандиозные планы: его железная дорога станет самым амбициозным проектом в истории, эта сеть соединит все уголки Англии. Брюнель назвал ее и намеревался сделать самой скоростной в мире.
Он хотел, чтобы дорога имела минимальный угол наклона, тогда поезда смогут ездить по ней гораздо быстрее. Жажда скорости требовала прохождения сквозь горы , а не по ним, и в связи с этим появилось его величайшее техническое достижение – железнодорожный тоннель .
Очевидно, что необходимо было продолбить в камне тоннель во всю длину горы, а она составляла 1 км 200 м. По тем временам это было просто немыслимо! Даже по сегодняшним стандартам это серьезный тоннель.
Брюнель собрал сотни ирландских землекопов , чтобы прорыть этот тоннель. Он начали с того, что проделали несколько шахт от поверхности горы до основания. Для удаления твердых пород использовали порох . Затем рабочие спускались в шахты в корзинах и вытаскивали обломки практически голыми руками. Силами лошадей с помощью лебедки эти обломки поднимали на поверхность.
Это был долгий, сложный и порой довольно опасный процесс, и конечно, во время строительства тоннеля не обошлось без жертв: много пыли, сажи, а во время взрывов рабочие рисковали быть засыпанными камнями.
Через 4 года тоннель, забравший сотню жизней, был закончен. Великая Западная железная дорога, наконец, открылась в 1841 году . Поезда до сих пор проезжают через этот тоннель.
Железнодорожная мания , которую Брюнель помог разжечь, в итоге охватила всю империю, еще больше усиливая влияние Англии на весь мир. Железные дороги, появившиеся с начала 19 века с начала в Англии, а потом и по всему миру, были предметом восхищения: они длинные, громкие, грязные, они олицетворяют мощь и скорость, покорение пространства и времени – невероятное достижение!
Преимущество, полученное Англией от строительства железных дорог, позволило ей на несколько десятилетий опередить другие страны. Империя достигла своего расцвета .
Но сильнейший удар, нанесенный по ее центру, заставит империю содрогнуться до самого основания.
Октябрь 1834 года. Темной ночью в Лондоне в самом сердце Британской империи в Вестминстерском дворце начался сильнейший пожар . В течение нескольких столетий этот комплекс являлся командным центром Британии и символом ее мощи и несокрушимости. Теперь пламя превратило дворец в огненную геенну, и тысячи людей с ужасом думали о том, что теперь станет с их могущественным правительством.
Пожар 1834 года нанес сильнейший удар по политическому центру Британской империи . Вестминстерский дворец в том или ином виде простоял с конца 11 века, а теперь от него остались одни руины, и британцы задавались вопросом: встретится ли когда-нибудь парламент в этом месте? Смогут ли его члены голосовать в тех стенах, где родилась современная политическая система?
Это должна была решить специальная королевская комиссия, и ответ был «да»: здание парламента будет реконструировано. Но возник более сложный вопрос: как будет выглядеть это здание? Строить его в , французском или английском стиле? И если да, то в стиле Елизаветы Тюдор или английского ?
Два года этот вопрос никому не давал спать спокойно, пока в 1836 году королевская комиссия не выбрала из 97 проектов план , поклонника итальянского ренессанса . Он соединил его черты с неоготическими, и получилось современное здание парламента, сборная солянка стилей, но впечатляющая.
Из руин старого парламента британские архитекторы возведут поистине гигантское здание: оно в два раза больше американского . Построенный из желтоватого песчаника дворец занимается площадь в 32 тысячи квадратных метров. Его башни возвышаются на 98 метров.
Биг-Бен, или Башня Елизаветы
Было решено, что на одной из них установят огромные часы . Эта башня, которую долгое время называли Биг-Бен , в 2012 году была переименована в Башню Елизаветы в честь Елизаветы II .
В 19 веке можно было достаточно точно измерять время, и оно было очень ценным ресурсом: время – это деньги. И в 19 веке происходит настоящая революция в этом отношении. Если планировалось такое грандиозное строительство, без часов было не обойтись.
Когда королевский астроном огласил требования к часам, все были поражены: это будут самые огромные и точные часы в мире
.
Требования Эйри были очень строгими. Например, одно из них гласило, что часы должны быть точны с максимальной погрешностью 1 секунда в сутки , и отчеты об их точности должны были отправляться в дважды в день. То был не 21 век информатизации, для часовщиков 19 века настройка гигантского механизма, да еще в башне, учитывая тяжесть механизма и стрелок, с такой точностью, чтобы они показывали правильное время секунду за секундой, час за часом, неделю за неделей, год за годом, при том, что они будут подвержены действию дождя, снега, ветра – все это было настоящим чудом , настолько же неслыханным, как полет на Луну.
И парламент поинтересовался у Эйри, не может ли он предложить план более реальный и менее дорогостоящий? Но Эйри был непреклонен, поэтому Башня Елизаветы, носящая название Колокола, стала олицетворением точности для всего мира.
Это удивительно, но знаменитый проект принадлежал часовщику-любителю по имени Эдмунд Беккет Денисон . Ему удалось добиться необходимой точности, тогда как эксперты не справились с задачей.
Как и все часы этого типа, они будут приводиться в движение грузами, шестернями и маятником. Но у Биг-Бена появится принципиально новый элемент , который будет защищать маятник от воздействия внешних сил. Два металлических рычага контролируют колесо с тремя спицами. При каждом взмахе маятника один из рычагов сдвигается, позволяя колесу повернуться на одну единицу. Это регулирует движение часов. Когда снег или дождь давят на стрелки часов, рычаги изолируют маятник, и он продолжает качаться без изменений.
Чтобы настроить часы, хранителям времени нужно было лишь залезть в карман. Для настройки часов использовали монетки : докладывая или снимая пенсы старого образца с маятника, можно был добавить или убавить 2/5 секунды в сутки. Благодаря этому гениальному, но простому методу часы стали мировым эталоном точности.
Башня с часами над зданием парламента в центре империи имеет символическое значение, как будто британцы управляют самим временем.
Помимо часов, необходимы были колокола, отмечающие проходящее время. Каждый час звонил гигантский центральный колокол . Отливщик колоколов, Джордж Миас , создал этого гиганта в соответствии с указаниями Денисона. Так родился Бег Бен весом в 13 тонн .
В 1858 году тысячи людей вышли на улицы , чтобы посмотреть, как Бег Бен водружают на башню с часами. С тех пор его звон регулярно разносится над Лондоном.
Лондон значительно вырос. Это был первый в мире город с пригородом, и у него должны были появиться символы, главным из которых стал «отец всех парламентов» – здание парламента с Биг-Беном, символ силы и могущества Британской империи .
Виктория – девочка-подросток во главе Британской империи
К середине 19 века Великобритания установила высокие стандарты в области новых технологий. Но в правление юной и наивной королевы Лондон поразит кризис , который чуть не станет причиной настоящей катастрофы.
В 1837 году бразды правления самой могущественной империи на земле перешли к девочке-подростку. Ее восхождение на трон породило волну недовольства
: и подданные, и правительство смотрели на нее, как на испорченное дитя, неготовое править страной. Ее звали королева .
Ей было всего 18, когда она взошла на трон, и первые два года оказались для нее чрезвычайно трудными: ее плохо принимали . Тогда сложно было предположить, что эта девочка превратится в почитаемый всем символ могущества империи.
Она начала меняться, когда вышла замуж за кузена в 1840 году. Виктория влюбилась практически с первого взгляда. Всю свою жизнь она хотела, чтобы ей было на кого опереться, в том числе буквально. И Альберт выполнил эту роль: он пришел и помог ей повзрослеть.
К этому времени империя простиралась на весь мир от Северной Америки до Австралии. Альберт и Виктория поддерживали развитие технологий и строительство , они знали, как это важно для их растущей империи. И одним из приоритетных направлений было создание .
Империя растянулась практически на весь земной шар. Ходили разговоры о преодолении пространства и времени с помощью электрического телеграфа. С подачи британцев такое новшество, как телеграф, захватило весь мир . В середине 19 века было протянуто свыше 155 тысяч километров стальных телеграфных проводов. Можно было отправить сообщение из Англии и получить его в Индии всего через несколько часов.
Это была первая в мире информационная супермагистраль . С ее помощью империя могла управлять своими территориями гораздо эффективнее, чем раньше.
Вне всякого сомнения, это величайшее достижение, о таком раньше и подумать никто не решался.
Грандиозная канализационная система Лондона
Достижения техники не только объединили империю, они спровоцировали невиданный производственный бум . Люди покидали деревни с сходились в городах в поисках лучшей работы. Производительность труда стремительно росла, как и население столицы – Лондона.
Если в начале 19 века население составляло миллион жителей, то к 1850 году их стало 2 миллиона, а Лондон не был предназначен для такого количество людей: он был переполнен, люди жили, как в огромном курятнике.
Темзу . Ситуация не предвещала ничего, кроме катастрофы.
Вы думаете, что Темза – огромная река, отличный способ избавляться от лондонский отходов? Но к несчастью, из нее же Лондон снабжался водой. Только представьте: отходы двух миллионов жителей сбрасывались в Темзу, а потом лондонцы пили эту воду.
1848 год. Лондон поразила катастрофа: по перенаселенному городу пронеслась эпидемия холеры , погибло 14 тысяч человек. Тремя годами позже эпидемия повторилась , унеся жизни еще 10 тысяч жертв. Кладбища были переполнены. Один из самых передовых городов мира оказался в условиях, которых не видел со времен средневековой эпидемии .
За 30 лет умерло 30 тысяч лондонцев. Причиной тому стала эпидемия холеры, которая распространялась через загрязненную воду.
Нужно было что-то делать. Англия обратилась к инженеру по имени . Его проект совершит переворот в городском планировании . С помощью тысяч рабочих он построит самую совершенную канализационную систему той эпохи.
Инновационный подход Базалгетта предполагал установку коллекторов с трубами, которые должны были стать параллельным руслом Темзы в черте Лондона. Эти трубы буду связаны с двумя тысячами километров старых труб городской канализации, собирая отходы и не давая им попасть в реку.
Гениальность системы заключается в том, что для выведения стоков из Лондона по возможности использовалась сила тяжести : трубы располагались под уклоном.
Там, где силы тяжести было недостаточно, Базалгетт строил большие насосные станции . Там огромные паровые двигатели поднимали отходы до того уровня, когда снова начинала действовать сила тяжести.
По тубам отходы попадали с гигантские резервуары, где их держали до прилива, когда природа могла аккуратно от них избавиться.
Эта канализационная система была одним из чудес 19 века. На ее строительство ушло 300 миллионов кирпичей . Грандиозный проект! Им удалось совершить нечто колоссальное. Гениально и просто!
Реализация столь масштабного проекта превратила Лондон в первую сияющую чистотой столицу. Европейский города с благоговением изучали системы города.
Тауэрский мост
Однако, эпидемиями кризисы эпохи правления Виктории не ограничились. Если вы читали «Тяжелые времена»,
настолько, что город начинал давиться собственным успехом.
Нужна была вторая переправа, но традиционный мост заблокирует путь большим торговым кораблям. Лондону нужен был разводной мост .
Этот разводной мост станет самым большим и сложным в своем роде. Его назовут . Каркас сделан из стали и обложен камнем, чтобы не контрастировать с лондонским Тауэром.
Когда мост был построен, 1200-тонные крылья, или фермы , поднимались с помощью паровых двигателей . Пар поворачивал громадные шестерни вдоль стальной балки. Штырь из твердого металла вращался по мере того, как шестерня поднимала часть моста. Крылья останавливались под углом в 83 градуса, пропуская корабли. Мост разводился всего за минуту, невероятное достижение в области строительства.
Тауэрский мост строили 400 рабочих в течение 8 лет. Сегодня это один из самых знаменитых и узнаваемых мостов в мире.
Почти 10 лет она провела в уединении . Но когда, наконец, вернулась к общественной жизни, она была сильнее и могущественнее, чем когда-либо. Глупая девчонка превратилась в современную правительницу и заняла по праву принадлежащее ей место королевы .
По всему миру возводились памятники в честь Виктории, проходили шумные празднования и часто в них принимали участие колонизированные народы. Она был всеобщей любимицей.
Королева Виктория стала символом величия и могущества империи. Правление Виктории станет кульминационной точкой в ее развитии . Теперь Британская империя имела владения на всех континентах, ее население составляло 400 миллионов человек. Ни одна другая страна не могла оспорить ее могущество, это была самая огромная империя в истории .
Королева Виктория умерла в 1901 году, на заре 20 века. Она руководила огромным государством, уверенной рукой направляя его по пути прогресса.
Британская империя втащила человечество в новую эпоху: век массового производства, скоростей и информации. Мир уже никогда не станет прежним. Британские идеи и достижения использовали все.
Может Солнце, в конце концов, и зашло над Британской империей, но если принять во внимание чудеса, которыми она отметила вступление в новый век, оно никогда не сияло ярче.
Британская империя.
Британская империя , представляет объединение стран и территорий, связанных подчинением британской короне и захваченных в сферу влияния британского капитала. С населением в 449,6 млн. чел. и территорией в 34.650 тыс. км 2 , Б. и. занимает около ¼ обитаемой земной поверхности, на которой живет около ¼ всего человечества. Распределение населения Б. и. крайне неравномерно; в состав Британской империи входят территории, плотность населения которых очень значительна: Великобритания и Северная Ирландия (180 чел. на 1 км 2) и Индия (70 чел. на 1 км 2) и такие, плотность которых меньше 1 чел. на 1 км 2 (Канада). Характерным для Б. и. является также огромный удельный вес колоний ; на долю метрополии приходится лишь 1/10 населения и 0,7% территории Б. и. (см. таблицу на ст. 851 и 852).
Британская империя не представляет единого организованного хозяйственного целого. Метрополия однако является для всех стран и территорий Б. и., за исключением Канады, основным источником новых капиталов и основным владельцем капиталов, вложенных в промышленность и хозяйство. Вложения британских капиталов в Б. и. оцениваются в 2 миллиарда фунт. стерл. , при этом метрополия ежегодно вкладывает в остальные части Британской империи, в среднем, от 70 до 80 млн. фунт. стерл. (данные за 1922-27). Основным полем приложения британского капитала в Б. и. являются британские доминионы и Индия , причем британский капитал стремится к закреплению за собой опорных пунктов в хозяйстве: путей сообщения и монополий сырья и лишь во вторую очередь ищет помещения в обрабат. промышленности.
Господство метрополии закрепляется также зависимостью стран и территорий Британской империи от Великобритании как центрального рынка производимого ими продовольствия и сырья; через Великобританию идет также распределение значительн. части экспортируемых странами Б. и. «биржевых товаров»: хлопка, шерсти, резины, цветных металлов, копры, чая и т. д. Пути сообщения Б. и. находятся полностью под контролем Великобритании; узловые пункты в Средиземном и Красном морях, соединяющих азиатские владения Б. и. с метрополией, сосредоточены в руках британского капитала (Гибралтар , Суэц , Аден). На долю Британской империи приходится 34,2% мирового торгового флота; подавляющее участие британского торгового флота в морских перевозках Б. и. и контроль Великобритании над мировым фрахтовым рынком являются важнейшими факторами, способствующими единству Б. и., т. к. следует учесть отдаленность важнейших центров Б. и. друг от друга: расстояние Лондон- Сингапур - 13.200 км (41 день для грузов, пароходов); Сингапур-Ванкувер - 11.342 км (35-36 дней); Ванкувер-Лондон (через Панамский канал) - 14.174 км (44 дня); Брисбен-Лондон - 19.138 км (60 дней). Контроль Великобритании над средствами сообщения Б. и. не ограничивается морскими перевозками, он охватывает также морские кабели: прямые кабели из Великобритании идут на Гибралтар , Мальту и Суэц , в Индию (Бомбей), из Суэца на Коломбо -Сингапур - Юго-Западную Австралию; из Лондона на Ньюфаундленд и Галифакс в Канаду и Вест-Индию ; из Ванкувера на Фиджи , Нов. Зеландию и Австралию , из Лондона на Кептоун (Ю. Африка).
Единству Британской империи способствуют также единая система денежного обращения (кроме Индии и Канады), а также единая система мер и весов, заимствованная из Англии. Хотя в таможенном отношении Б. и. не представляет единого целого и в ее пределах встречаются страны свободной торговли (метрополия), протекционизма в начальной стадии (Индия) и высоко развитого протекционизма (Канада), тем не менее система имперских «преференций», т. е. таможенных скидок для имперских товаров, создает преимущественное положение для торговли между составляющими Британскую империю странами и территориями по сравнению с торговлей с другими странами.
Если война означала рост имперских настроений в Британской империи., то в настоящее время замечается отлив этих тенденций и усиление сепаратизма . Торговые связи внутри Британской империи не показывают стремления к созданию чего-либо вроде таможенного союза, но в общем среди доминионов начинает пользоваться признанием идея «предпочтения» имперских товаров. В самой Великобритании консерваторы, в виду затяжного экономического кризиса после войны, должны были отказаться от своих протекционистских иллюзий и удовольствоваться проведением «предпочтительных» пошлин на товары, производимые внутри Б. и.
Британская империя, обнимающая почти четверть населения земного шара, дает соотношение белых к цветным народам, равное 1 к 6. Национальное и революционное движения среди колониальных народов, подавляемые до поры до времени громадным аппаратом британского империализма, создают не мало тлеющих очагов восстания, готовых вспыхнуть при первом удобном случае. Все это, на фоне ухудшения материальных условий существования пролетариата и затяжного экономическ. кризиса
